Хотя от места, где расположились путешественники, было шагов пятьсот-шестьсот до потоков горячей лавы, но сильно сказывалось соседство раскаленных полей. Температура была адская, тем более что и Плутон совсем не заслонялся тучами и жег непрерывно.
Сидя бездеятельно на месте, люди изнывали от жары и сбросили с себя лишнюю одежду. Начали ощущаться голод и усталость. Ночь они не доспали, а потом все время бегали и волновались.
— Эх, — пожаловался Папочкин, — чайку бы напиться! Жара невыносимая!
— Жара ужасная, а дров нет! Разве сбегать и поставить чайник на свежую лаву? — пошутил Макшеев. — Там он живо закипит!
— А вода у нас есть?
— Воды осталось еще изрядно, — объявил Громеко, освидетельствовав жестянку.
— Ну что же, давайте хоть закусывать, если чая не будет. Есть хочется ужасно!
Все уселись в кружок, достали вяленую рыбу и галеты и с аппетитом пообедали, запивая водой.
— Мы сегодня утром сделали крупную оплошность, за которую теперь и платимся, — заявил Каштанов.
— А именно?
— Убегая от приближавшегося грязевого потока, мы бы должны были перебраться сразу через ручей на тот берег, а не лезть вверх. Мы бы теперь были уже на берегу моря и не спасались бы от лавы и грязи.
— Да, с того берега путь к морю был свободен.
— Ну, не совсем! По долине ведь пронесся двойной грязевой поток и, вероятно, всю ее залил.
— И захватил бы и нас в этой долине!
— Но мы могли подняться наверх, на черную пустыню, и идти к морю поверху.
— Да, сплоховали! Впопыхах кто же мог сообразить все последствия. Тогда казалось наиболее правильным — спешно подняться выше, чтобы убежать от потока.
— Нет, если бы на нашем месте были люди, хорошо знакомые с действующими вулканами, они бы лучше рассудили, в какую сторону нужно спасаться.
— А я думаю, — заметил Папочкин, — что мы сделали крупную оплошность уже вчера, когда остались ночевать у подножия вулкана, несмотря на признаки начавшегося извержения.
— Но мы же остались, чтобы увидеть это извержение!
— Вот и увидели! Я, по крайней мере, удовлетворен на всю жизнь и впредь буду держаться подальше от этих беспокойных гор. Сатане я пожертвовал свое ружье, а Ворчуну…