Он насытил свой взор необъятными просторами пустошей. Он оглянулся, стоя рядом с шерифом, напряженно, до слез всматриваясь в дальние дали.

– Я здесь для того, чтобы что-то найти. Я не знаю, что именно. Нечто такое, чего у меня не было на Земле. Я даже не знаю, чего хочу или зачем я здесь, но я собираюсь найти это нечто. Как только увижу, сразу пойму.

– Пожалуй, мы все здесь ради этого.

– Особенно я. По ночам в полете меня охватывал страх. Я думал: а что, если я ничего не найду, когда прилечу? А вдруг мне придется возвращаться на Землю с пустыми руками? Такие вот мысли меня посещали.

– Есть такое.

– Мой дед отправился на Запад в 1890 году. Всю свою жизнь я только и слышал про Запад, про освоение, крытые фургоны, про индейцев, бордели, банды и шайку братьев Джеймс. Дед рассказывал мне у костра по ночам и играл на гитаре. Господи, я и сейчас слышу его пение.

– Да, славное было времечко, – сказал шериф.

– Отменное! Ты мог сказать, не нравится мне Нью-Йорк, и укатить в Иллинойс, а когда Иллинойс надоедал, ты отправлялся в Оклахому. В Техас, на просторы, потом на море. Они долго не выходили на морское побережье, а потом остановились. Это все равно что прекратить кровообращение в руке. Пока еще можно было передвигаться, находить новые места, все складывалось не так уж плохо. Но вот ты добрался до последнего берега последней суши и начинаешь скисать. Когда кровь перестала бежать по жилам Земли, а войны стали заметно оживленнее и увлекательнее, и жареным запахло совсем близко.

– Так оно и есть, – сказал шериф.

– Помню, как дед рассказывал про бар в кактусовом городишке с хрустальной люстрой размером с Млечный Путь, и всякими бутылками с желтыми и красными этикетками, и зеркалом величиной с замерзший пруд, по которому деду, как только он напивался, хотелось покататься на коньках, и про красные кулисы, и отплясывающих девиц с медными волосами, про парней, ставящих ноги на подножку бара, про мешочки с золотым песком, про бильярдные шары, раскатывающие по зеленым столам, про игроков, натирающих мелом кий, щелкающих картами под светом подвесных ламп, и про тренькающее пианино. Боже! Я запомнил этот бар и витающие в нем запахи так, словно я там был. Дед выложил мне все до последней мелочи, до узоров на древесине, вплоть до окурков в латунной плевательнице, каждый флеш-рояль и каждую розовую подвязку.

– И вот вы на Марсе, – сказал шериф.

– Именно! – Самсон Вуд лихорадочно вычесывал белые волоски из бороды. – Боже! В тот день, когда я прочитал, что первая ракета долетела до Марса, то не мог уснуть всю ночь. Распахнул окна настежь и глазел на звезды. Дозвонился до обсерватории в три ночи, чтобы узнать, какая из всей этой чертовой уймы звезд Марс!