Впрочем, сил у Двуликого оставалось не больше моего…  Он даже не стал перекидываться — попросту рухнул набок рядом со мной, тяжело дыша и свесив язык чуть не до земли.

Я потянулся к вещевому мешку, вытащил флягу с водой, откупорил крышку. Волк, клацнув зубами, жадно выхватил её из моих рук и, запрокинув голову, совсем не по-звериному сделал несколько торопливых жадных глотков, щедро проливая влагу на грудь и шею.

Когда пустая фляжка, гулко стуча, покатилась по камням, Вейгееран блаженно вытянулся во всю немалую длину, удобно устроив голову на лапы.

— Что это было? — наконец разлепил губы я, глядя в сторону статуи, около которой ничто сейчас не напоминало о действе, десятинку назад бушевавшем на песчаной равнине.

«Песчаная» — выразительно посмотрел на меня волк. — «Вы, люди, зовёте таких нечистью».

— Вот как? Но ты ведь не чувствовал опасности?

«Она не опасна. Для нас не опасна» — тут же поправился Вейгееран. — «Только больно уж навязчива. Песчаная обожает нашу волчью суть…».

— Ничего себе — «обожает»!…  — вскинул брови я.

«Нас, в отличие от людей и орков, она не обидит. Если встретит кого из Двуликих — лишь заиграет до полусмерти. Сам же видел…».  — волк фыркнул, сердито и виновато. — «И я хорош…  Попался, как беззубый щенок. Давненько её в наших краях не встречали. Вот и утратил бдительность…  Впрочем, одно хорошо: пока Песчаная здесь, нежить к своей территории она не подпустит. А значит, Берегущему, пожертвовавшему нам Сердце, на какое-то время будет неплохая подмена».

В обратный путь мы двинулись пешком — в ущерб скорости, зато хорошо чувствуя твёрдую землю под ногами. Вейгеерану, похоже, хватило приключений в его волчьей ипостаси: он перекинулся сразу же после нашего короткого привала, и, едва отдышавшись и вернув себе немного сил, мы поспешили убраться подальше от обманчиво безмятежных песков.

Солнце, застыв в зените, припекало нещадно, прогнав прочь с бирюзового небосвода даже самые крохотные облачка. Я давно уже снял куртку и нёс её на плече. Но в одной рубахе всё же было прохладно, в особенности когда налетал студёный ветерок, торопясь напомнить, что ещё не лето, а всего лишь ранняя весна…  Мне оставалось лишь позавидовать охряной безрукавке Двуликого из тонкой кожи, подбитой мехом — отменной одежде для такой погоды в голой степи.

Впрочем, по растрескавшимся под солнцем и ветром камням мы шагали недолго. Вейгееран, явно выбрав для возвращения в Оро'чан другой путь, очень скоро вывел меня на просторную травяную равнину, вдалеке за которой начинался лес.

Широкий пологий склон плавно раскатывался вниз пушистым пёстрым ковром: казалось, на серо-зелёную основу нашито множество ярких лоскутов — красных, жёлтых, синих, фиолетовых…  Это тянулись к солнцу цветы, поражая буйством красок и наполняя воздух лёгкими нежными ароматами. Цветы и травы заполонили здесь всё: лишь кое-где сквозь прореху в этом сплошном бархатном покрове выступал большой валун или пара невысоких деревьев, сросшихся стволами. Однако чем дальше к горизонту, тем чаще и смелее вторгались в цветочное царство грубые «латки» кустарника, спутанные «гнёзда» колючек, серые проплешины породы, на которой ничего не росло.