Мариама издала звук, должный означать как восторг от внезапного озарения, так и досаду на собственную тупость.

― Ну конечно же! Все статичное здесь обречено. Стабильные смеси вендеков могут продержаться какое-то время, но в долгосрочной перспективе необходимо прибегать ко всем организационным и адаптационным ресурсам более крупного организма, чтобы сладить с течениями Яркости. Ксеноб как целое может, наверно, прицепиться к нам и независимо от них, но порождать специализированного убийцу каждый раз, как тебя кто-то испугал, я нахожу несколько избыточным.

Чикайя признательно закивал.

― И это означает, что построить технологическое общество здесь довольно непросто. Вендеки — отличное исходное сырье для всего подряд, так что любое инженерное дело сводится к биоинженерии. Впрочем, объект менее сложный, чем самый примитивный ксеноб, вообще вряд ли бы долго продержался.

Сквозь клеевую пленку сверкнуло сияние домовых. Мариама мечтательно вздохнула и подалась к нему, обняв рукой за шею. Такое вот полуосознанное физическое влечение за ней частенько замечалось в раннем детстве, прежде чем они вообще узнали, что такое секс.

Она сказала:

― Разве ты не мечтал, чтобы мы тут ничем не занимались, кроме исследований?

— Да.

Чикайя не хотел выяснять отношения насчет ее старых связей. Фракции остались в другой вселенной.

― Тысячу лет напролет.

Он положил руку ей на плечи.

Мариама повернулась к нему лицом.

― Можно тебя кое о чем спросить?

― Конечно.

― Ты не думаешь, что, если бы не та энергостанция, ты бы вообще не попал на «Риндлер»?

― Не знаю. Не могу ответить.

― Но тебе все еще горько об этом вспоминать?

Чикайя резко

―  не отягчен всесокрушающей виной, если ты об этом. Но я знал, что это плохо. Неправильно. Еще тогда. И я не изменил своего мнения на сей счет.