— «Дунайские волны».

Первый смотрит им вслед, но пыль взмывает смерчем, заслоняя серый простор. Ни земли, ни неба, все тонет в безвидной темени, исчезает, стирается. И только издалека легким, почти неслышным эхом…

* * *

Антин Немоловский-Косач открыл глаза, но музыка исчезла не сразу. «А ночью встает над тобою луна, и песню поет голубая волна». Он сцепил зубы, пытаясь прогнать морок. Смерть, Последнее поле. Ерунда, он жив! Это главное, все прочее приложится.

Белый потолок, белые простыни, цветы на подоконнике, нехитрый больничный уют. Врач говорит, что дела идут на поправку, операция прошла успешно, скоро к нему вернется память.

Врач — англичанин, по-немецки говорит с сильным акцентом. Веллингтон Хоспитал, Лондон. Сиделки говорят по-английски, ему показывали британские газеты, по радио тоже английская речь.

Но почему?! Последнее, что он помнит — горящий вагон и пламя, бьющее в глаза. Эвакуация из Белостока, в кармане фальшивые документы на имя гимназиста Земоловского. Великобритания? Может, это игры Дефензивы, тамошние штукари могут придумать и не такое? Он поверит, расслабится, начнет задавать вопросы, а потом рассказывать сам.

Антин ни о чем не спрашивал, на вопросы отвечал коротко, смотрел, слушал, сопоставлял. Газеты июньские, в них пишут, что война кончилась, Советы аннексировали Галичину. Пальцы невольно сжимались в кулак. Почему он здесь, почему не дома? Друзья наверняка не смирились, они воюют, убивают проклятых коммунистов, защищают от них народ. Ничего! Если это действительно Лондон, а не варшавская тюрьма, он встанет, наберется сил — и вернется. В британской столице работает Евген Ляхович, представитель ОУН в Объединенном Королевстве, первым делом надо с ним встретиться.

Ни о чем ином не думалось, даже о Ядзе. Она сейчас с отцом, в Варшаве, рядом с ней крутятся блестящие паны-офицеры с набриолиненными усами и звонкими шпорами. О скромном гимназисте панна Сокольницкая наверняка уже забыла. «Прощай! И. Спасибо за цветы, они очень красивые!.».

Подпольщик Немоловский-Косач ни о чем не жалел, даже о Ядзе, даже о сгоревшей памяти. Главное осталось с ним: детство, мать с отцом, родная речь, и его борьба. Месяц май 1939-го исчез без следа — пусть! Прошлое в прошлом, главное — впереди.

* * *

— Говорят, вы оплатили мою операцию, госпожа Фогель? — спросил он у той, что пришла его навестить. — Спасибо! До самой смерти буду помнить, но. Почему? Мы даже не знакомы.

Сероглазая девушка не спешила с ответом. Смотрела странно, словно перед ней на больничной койке лежал мертвец. Антину стало не по себе. Сгоревший навсегда май отозвался внезапной болью. Кажется, он что-то потерял, что-то очень и очень важное.