— Беги, Мара, беги!

Он вовремя схватил девушку за руку, та зацепилась за выползший на тропу корень и чуть не упала. Пули прошли совсем рядом, одна разорвала ткань на ее плече.

— Беги!

На самой опушке — коренастый древний дуб, узорные листья, густая зеленая крона. Они успели заскочить за ствол, опоздавшие пули с жужжанием врезались в древесную плоть.

— Ты как?

Мара помотала головой, пытаясь ответить, но лишь ухватила губами воздух. Стрельба стихла, однако выглянуть из-за ствола Антек решился не сразу. Когда же отважился, то не заметил ничего, только неровное поле, поросшее редкой травой, почти такое же, как возле шоссе, где они сдерживали русские танки.

— Я думал, война кончилась, — наконец, выговорил он, когда смог, наконец, дышать свободно.

— Война никогда не кончится, — ответила Мара. — По крайней мере, для нас. Зачем ты пошел со мной, Антек-малыш? Зачем.

Он решился и погладил ее по щеке. Девушка на миг закрыла глаза.

— Ты даже не понял, чем пожертвовал.

— Я понял, кого не хочу потерять.

Мара присела на траву. Странный пятнистый комбинезон порван, но пуля не задела. На Антеке был похожий, только с нашивкой на плече. По белому фону — разлапистый черный крест. Когда Антек оказался рядом, она коснулась пальцами ткани.

— Штрафник. Уверена, охотились за тобой. У тебя счастливое свойство — влипать в неприятности. Интересно, куда нас с тобой определили? На Ад не похоже, а если Рай, то почему стреляют?

Он хотел ответить, но внезапно услышал песню. Вначале не поверил, потом прислушался. И музыка знакома, и слова, и, кажется, голоса.

Антек встал, оглянулся, потрогал руками черную кору расстрелянного дуба.

— Я понял, где мы. Это Свентокшиские горы.

— В Польше? — удивилась она. — Но война там кончилась, это последнее, что я прочитала в газете!

Бывший гимназист и бывший доброволец попытался улыбнуться, но губы, покрытые пылью Последнего поля, слушались плохо.

— Ты же сама сказала. Для нас — нет.

А песня гремела уже совсем рядом.