— Подозреваю, это оно и есть, — осторожно произнёс герцог. Кузнец нахмурился, пожевал губами и негромко отметил:

— Вы страшно немногословны в оценке моих изделий… Обижаться мне или это нормально для Вас, господин Осилзский?

— Я привык искать сначала слабые места, а потом уже делать окончательные выводы. К тому же… Впервые сталкиваюсь так тесно с твоей работой. Но поверь мне на слово: качественнее здесь я точно ничего не встречал пока.

— Так-то лучше, — удовлетворённо протянул создатель настолько непривычных произведений — ибо его филигранная ковка уже является искусством, а не ремеслом. Постоял, а затем выудил небольшой свёрток из кармана, вернулся к столу в жилище своего собеседника, положил там, бросил многозначительный взгляд на затаившуюся григстанку, поклонился и поторопился уйти прежде, чем кто-либо успел выказать недовольство его поведением. Ланакэн размотал на сей раз не драную ветошь, а небольшой лоскут чистого светлого полотна. Четыре небольших метательных ножа и пять игл. Оружие утончённое, без сомнения, предназначенное не для бывшего пахаря. Мужчина с трудом сглотнул, рассматривая тонкую, практически ювелирную работу, обычно свойственную оружию врагов. Впервые получил настолько очевидное подтверждение слов Тина: в кузнечном деле вовсе не редко используют человеческих слуг.

— Кажется, это дар тебе. И когда он только успел всё? — мрачно озвучил открытие Создатель Убежища, рассуждая, как стоит поступить.

— Я не могу принять от него. Я не давала повода… Я… Мой господин! — виновато прозвучало в полумраке, вызвав у дворянина слабую улыбку.

— Ну, не можем же мы отказывать мастеру в его ремесле лишь по причине, что его изделия украшены лишним чувством. Они на вид очень хороши, хотя я не особо разбираюсь. Бери. Правда! Это очень ценный дар!

— Но…

— Как бы то ни было, он наш мастер. Лучший мастер. И мы не можем отказаться от его услуг только по причине неловкости. Или же оскорблять пренебрежением к его продукции. Даже жаль, что я не умею сделать вот так вот… Это неправильно, пожалуй, — искреннее сожаление выдало болезненность отношения, хоть и стремится демонстрировать индифферентность. Решил успокоиться, посмотрев на то, как идут дела у полукровок. Внутри всё сжимается от тревоги перед всё более заметными ухаживаниями за женщиной, к которой не умеет проявить должных знаков заботы. Попытки оставаться флегматичным при такой назойливости становятся всё неубедительнее. Схватить бы за шиворот надоедливый «подарочек», вытащить из подземелья на чистый воздух и показать ему то, насколько неуместна столь вызывающая позиция. Только вот возникшие сословные различия делают подобный поступок недопустимым. Несравнимо неравные силы.