А он молодец. Вот и ножичек-кинжальчик, незаметно припрятанный в складках балахона, и второй: уже в складках шаровар… На правах победителя тоже смело беру себе. Как и мобильник, нашедшийся в каком-то кармане. Хм-м. А мобильник-то… Старинный. Таких не делают уже лет пятьдесят. По всем признакам я – в Афганистане. И на дворе – восьмидесятые. Или девяностые. Когда тут, вот именно – хозяйничали америкосы.

К этому моменту очухивается тот, раздетый. Подхожу. Смотрит на меня во все глаза. Рычит сквозь кляп. Извивается, пытаясь освободиться. Ага – два раза. Уж если я связываю – так на совесть! А кинжальчик из его шмоток уж тоже извлечь не забыл. А на голом, хоть и смуглом, теле ничего не спрячешь. Разве что – в …опе!

Вот об этом у нас вскоре и заходит речь. Потому что на все мои вопросы эта сволочь только рычит и матерится. Ну, это я так думаю, что матерится – не по-русски же! Потому что если б матерился по-русски, я бы с ним так не поступил.

Достаю его же ножичек, и показываю ему. После чего вонзаю в его тощую ягодицу на добрую ладонь! Проворачиваю. «Наслаждаюсь» его возмущённым полузадушенным рычанием, извиваниями, вытаращенными глазами и обильным потом, сразу покрывшем тело: от подмышек до икр обеих ног. Ножечек вынимаю – гад верещит снова. Показываю ножичек ещё раз, и пальцем тыкаю во вторую ягодицу, которую этот гад сразу норовит отвернуть и отодвинуть от меня.

Ну я добрый и покладистый. Если меня не злить, конечно. Спрашиваю поэтому ещё раз. Уже на английском:

– Где заложник?

На меня выпучиваются два о…уевших глаза. Но вместо ругани и воя на этот раз изо рта явно выходят явно какие-то осмысленные слова. Говорю на том же языке:

– Если заорёшь – перережу горло! – и делаю соответствующее движение.

Он кивает торопливо и истово: понял. Спасибо, стало быть, Галине Викторовне. Обучила английскому неплохо. (Ну, или это уж в Братстве постарались: через какой-нибудь гипнопед обучили меня во сне – с помощью импланта!)

Развязываю полосу, удерживающую кляп. Вынимаю тряпичный ком, уже насквозь пропитанный слюной, изо рта. Повторяю:

– Где заложник?

– Там! В доме Рахим-бека. – тут он явно видит, что я недоволен, и хмурю брови, поскольку нетрудно догадаться, что с Рахим-беком я незнаком. Равно как и с расположением его дома. И парень услужливо, как все эти азиаты, выше всяких там «долгов» и «совестей» ценящие свою жизнь, и, вот именно – задницу, спешит исправиться, – На северной окраине кишлака! В самом большом доме. Там много охраны и стена высотой в три метра.

– Много – это сколько?