– Прошу прощения, позвольте узнать также и ваше имя.

– Я Вальдар Камдил, лорд Камварон...

– Постойте, постойте! Лейтенант Камдил из полка первого лорда адмирала герцога Олбанского? Насколько я помню, вы бежали из Англии после какой-то громкой дуэли? Еще с прошлого года в штабе лежит приказ о вашем аресте в случае появления в колониях.

Я невольно усмехнулся, представляя себе попытку полковника арестовать меня посреди пугачевского лагеря.

– Чего этот индюк там лопочет? – повернулся ко мне государь всея Заморская Руси, настороженный нашей беседой c Сазерлендом.

– Он попросил меня представить ему входящих, а сейчас интересуется моим именем и званием.

– Так ты не тушуйся, прямо ему и говори: нашему величеству генерал-адъютант и войска нашему генерал-поручик... ну имя свое, поди, сам знаешь. – Произнеся это, Пугачев удовлетворенно отметил, что вся старшина в сборе, и начал вдохновенно, не дожидаясь перевода моих чинов и званий: – Братья мои и други! Прошу простить, что побудил вас в столь ранний час. Но желаю, чтоб вы все своими глазами видели и своими ушами слышали, какую каверзу над нами учинить хотят. Ни для кого из вас не секрет, что плыли мы сюда издалёка затем, чтобы рукою твердою отвоевать у супостатов вольный край, Русь Заморскую. Сей же аглицкий полковник с лескрипом к нам послан, будто повинны мы идти под знамена аглицкие и во всем енералам тамошним повиноваться.

Я едва успевал переводить Эшли Сазерленду «государевы» слова, по возможности смягчая формулировки. Англичанин кивал головой, как китайский болванчик, слушая речь «государя». В зале послышалось недоброе ворчание, но, похоже, на моего подопечного оно не произвело никакого впечатления.

– Также он желает, чтобы выдали мы головой доблестного нашего енерала и друга моего любезного Григория Орлова за то, что он какого-то ихнего офицерика поперек спины банником согрел.

– Да-да, – подтвердил радостный полковник. – А также генерал Корнуоллис требует, чтобы вы прислали в его штаб всех захваченных офицеров-мятежников.

– Чего?! – возмутился «император», выслушав мой перевод. – Чего этот недоносок требует? – Зал уже открыто шумел, и я начал всерьез опасаться расправы и над посланцем, и над драгунами его конвоя.

– Из задницы пусть своих пленных выковыривает!

Внезапно шум стих, и глаза присутствующих обратились к проходу между скамьями. По нему, опираясь на посох, в котором я без труда узнал древко сержантской алебарды, шел великий магистр. Он был в белоснежном сюртуке, шитом золотым галуном, без парика, и я невольно отметил про себя, что с первого нашего знакомства, да и с Митавы, граф изрядно поседел. Лишь темные глаза его смотрели ясно и неожиданно светло для этих почти черных итальянских угольев. Обвившийся вокруг посоха бушмейстер блаженно дремал, не обращая ни малейшего внимания на людские передряги.