Все чащи и чаще с момента гибели Баффи сенатору приходилось выслушивать мои отговорки и извинения. Он явно уже был сыт ими по горло. Даже больше — они его раздражали, и я, соответственно, тоже.

Я торопливо затараторила, стараясь не дать ему себя остановить:

— Сенатор, уже несколько недель двое наших сотрудников изучали улики и следы, все те крохи информации, которые у нас остались. Они проследили финансирование. Все ведь всегда упирается в деньги. И сумели выяснить…

— Джорджия, мы потом об этом поговорим.

— Но, сенатор, мы…

— Я сказал потом. — Райман нахмурился, у него на губах застыла суровая улыбка, с какой он обычно участвовал в дебатах или отчитывал нахальных стажеров. — Здесь не время и не место для подобного разговора.

— Сенатор, у нас есть доказательства, что Тейт виновен в гибели Баффи.

Райман замер. А я продолжила в надежде, что хоть теперь он меня выслушает.

— У нас уже давно была аудиозапись его разговора, но теперь мы проследили платежи, контакты. Смерть Баффи связана с ранчо, а началось все еще в Икли. Икли и ранчо…

— Нет.

Это «нет» прозвучало очень мягко, но непреклонно. Я смолкла, словно натолкнувшись на кирпичную стену.

— Сенатор Райман, пожалуйста, просто…

— Джорджия, сейчас не время и не место, особенно для таких обвинений. — Его лицо сделалось жестким, таким он становился только в разговорах с политическими соперниками. — Мы с Дэвидом Тейтом не всегда находили общий язык во время этой кампании, и, Господь свидетель, я всегда знал, что вы двое не питаете друг к другу теплых чувств. Но я не стану стоять и слушать такое о человеке, который произносил речь на похоронах моей дочери. Не стану.

— Сенатор, этот человек виновен в ее смерти, в той же степени, что и тот, кто ввел лошади Келлис-Амберли.

Сенатор вздрогнул, и рука у него дернулась, но он опустил ее усилием воли. Райман хотел меня ударить — это было написано у него на лице. Даже Шон это видел. Хотел ударить, но не стал. Не здесь, не на глазах у стольких свидетелей.

— Джорджия, уйди.

— Сенатор…

— Если в следующие пятнадцать минут вы трое не покинете это место, то остаток вечера проведете в окружной тюрьме Сакраменто, а я отзову ваши журналистские пропуска.

Райман говорил совершенно спокойно, но в его голосе не было знакомой доброты, к которой я так привыкла.