Ждать подругу самовластного повелителя Османской Порты нам пришлось не менее трех часов. Привычные к быстрым решительным действиям гусары, да и Мюнхгаузен, вынужденный актерствовать перед лицом неприятеля вместо того, чтобы встретить его во всеоружии, раздраженно перешептывались, должно быть, подозревая нашу союзницу во всех тяжких грехах. Пытаясь скоротать время, я вызвал Лиса.

Визирь султана не бросал слов на ветер, и теперь Сергей, на радость собравшемуся Дивану, расцвечивал сообщения о полном разгроме Александра Дюма множеством колоритнейших деталей.

– …И тут я заметил, как Гетайры Доблести окружают своего базилевса железною стеной и пытаются пробить дорогу сквозь наш строй, пусть даже и ценой собственных жизней. Я крикнул им: «Сдавайтесь, неверные! Аллах любит храбрецов, мы сохраним вам жизнь!» Но эти безумцы, вскормленные молоком дикой волчицы, кричали в ответ: «Как бы не так! Гетайры умирают, но не сдаются!»

– И что же? – с замиранием сердца переспросил Селим III, внимавший довольно своеобразному, но весьма эмоциональному пересказу последнего этапа битвы при Ватерлоо.

– Пророк Мохаммед свидетель мне, это был тот редкий случай, когда гяуры сказали правду. Они полегли все до одного, прокладывая кровавый путь к спасению того, кого они величали базилевсом.

– О-о-о! – почтительно вздохнул султан, качая головой. – Какие храбрецы! Мне бы столь верных и преданных воинов.

– О величайший из великих! О гром молний Аллаха! Солнце, Луна и все прочие светила, даже те, которые не видны простым оком, служат тебе, предвещая сокрушительные победы. Как же можно усомниться в непоколебимой верности твоих подданных?

– Все это слова, только слова, – пренебрежительно отмахнулся Селим III. – Кругом измены и предательства! Мне стоило бы казнить всех, кто осмеливается противоречить моей воле, пусть даже шепотом, даже наедине с собой. Я же пытаюсь увещевать неразумных, говорю им, что сам Аллах велел побивать неверных их же оружием. Но тем, кто желает сытно есть и мягко спать, нет дела ни до султана, ни до Аллаха. Однако я перебил тебя, храбрый узбаши, поведай, чем же закончился этот бой?

– Зная, как опасен может быть враг, я оставил за грядой холмов отряд в сотню отборных мамлюков. Когда же базилевс Искандер с гетайрами уже пробился к дороге, я обрушил клинки правоверных на его голову и головы тех, кто был с ним. Они не могли больше драться и бежали до самого моря, не желая испытать милость Ибрахим-Паши.

Дальнейшего я не видел сам, но, как мне говорили, даже бездна не остановила неистовых франков! Они бросились в кипящие воды, точно ища в них спасения, и нашли там неумолимую гибель.