Храм был пуст — ни души. Постоянные прихожане сегодня отдавали дань какому-то другому Богу, но не Касандре. Скамейки, расположенные по разным сторонам маленького, но уютного зала были из темного дерева — скорее вырезанные из эбена, нежели дуба. По центру, как и полагается стоял алтарь, усеянный кубками на перевес с учением Касандры — увесистая книга, прицепленная к алтарю. За алтарем, размером во всю стену до потолка, в виде мозаики была изображена та самая Касандра, которой последние несколько веков все от мала до велика в южной части севера Неймерии отдавали почести — нагая дева с ниспадающими до самых бедер волосами своими большими синими глазами, казалось, смотрела на каждого вошедшего в храм, а ее поза представляла собой позу благородной дамы, кружащейся в вальсе, но вместо партнера в ее изящной руке висела гроздь винограда.

«Тихо, — Сарвилл присел на одну из скамеек, не близко к алтарю, но и не у самого выхода. Посередине. — Так тихо бывает перед бурей — так говорит матушка. Не могу представить, что пришлось вам перенести, но скоро все закончится. Обещаю. Один рывок и я увезу вас подальше из этого города, от этого обезумевшего короля. Подальше от места, где вам пришлось наяву побывать в пекле…»

— Неприятности? — спокойный хриплый голос прозвучал из-за спины странника. Сарвилл обернулся. Еле волоча ноги, по проходу шагал монах. Белое лицо, красные глаза, светло-зеленая ряса — все как надо, но от остальных его отличала пышная седая копна на подбородке.

— Я не прихожанин. — отрезал медведь, давая понять, что непричастен к вере и тем более не склонен к разговорам о ней.

— Знаю, — монах сел на первый ряд, но продолжал разговор, будто бы разговаривает не с гостем, а с изображением Богини на стене.

Сарвилл уже собрался уходить — скамья неприятно скрипнула о каменный пол, но монах остановил его.

— Не торопись, я не нарушу твоего покоя, — спокойным голосом произнес старик. Сарвилл сел обратно, не понимая почему — не в одиночестве ему сразу стало по себе. — Неприятности преследуют нас изо дня в день, из года в год, из жизни в жизнь, — Монах продолжал рассуждать как бы сам с собой. — Решил одну неприятность, последовала вторая, решил ее — третья и так далее. В чем смысл бесконечных трудностей? Смысл становиться сильнее, мужественнее, опытнее. Но для чего? Вот в чем настоящая загадка. Смысл есть во всем, даже в том, чтобы посещать нужник каждый день…

Старик откашлялся. Сарвилл молчал.

— Неприятности всегда проходят. Другое дело, что не всегда так, как этого желаем мы. Сироты раньше часто ошивались вокруг — дети из приюта и бедных семей. Помню мальчишку… Часто забегал сюда, чтобы попросить милостыню и полазить по карманам. — Монах еле слышно усмехнулся. — Воровал и попрошайничал он не от хорошей жизни — больная мать, да и самому что-то есть надо было. И вот однажды один из прихожан поймал его за руку и сжал кисть так, что кости захрустели. Пригрозил позвать стражу. Другие дети начали бы канючить, хныкать, умолять, отпираться, пытаться вырваться… А этот, хоть бы что! Стоит себе на месте, хлопает зенками. Что с ним не так, подумали остальные? А все с ним в порядке. Просто он делал, что мог, а что будет — не решал. Умный был мальчонка. Малой, а знал, что загадывать — лишь груз разочарования на плечи вешать. Что с ним сталось…