— Слушаюсь, господин генерал!

Лишь только дежурный офицер бросился выполнять его просьбу, Миклош Эстерхази тихо открыл дверь в императорскую опочивальню и, войдя, протянул руку туда, где была подвешена ночная лампа. «Есть!» — на губах князя Эстерхази появилась недобрая ухмылка. Он рванул нащупанные в темноте провода и, почувствовав, как они обвисают мертвой змеей, соединил их оголенное жало.

— Ваше Императорское Величество!

Храп прекратился.

— Проснитесь, проснитесь немедленно!

— Что? Что такое? — Старческий голос монарха звучал испуганно. — Что случилось?

— Эрцгерцог Карл — изменник! Венгрия капитулирует!

— Что?! — Франц-Иосиф резко надавил на кнопку. Молния пробежала между оголенными контактами, с грохотом и треском сжигая кусок провода.

— Ах-х! — Император захрипел, судорожно хватаясь за грудь. Миклош Эстерхази услышал приближающийся топот ног. Он распахнул дверь.

— Доктора, скорей!

Спустя несколько мгновений перепуганная толпа слуг, лакеев, гвардейцев накатилась волной на императорский альков.

— Посторонитесь! Посторонитесь! Я доктор! — послышалось среди толпы.

Князь Эстерхази не смотрел туда, откуда доносился этот голос. Он глядел на давешнего офицера, попытавшегося включить свет и теперь с удивлением рассматривающего обугленные концы провода. Взгляды их встретились…

— Император мертв, — объявил ученый эскулап с положенной случаю торжественной грустью.

— Да здравствует император Карл! — Во весь голос закричал князь Эстерхази.

— Да здравствует император Карл! — подхватил его слова стоящий рядом офицер, а вслед за ним и все присутствующие.

* * *

Всю дорогу Барраппа проклинал идею, в первый миг казавшуюся ему удачной. Багажный ящик, в который летом складывался кожаный верх салона, по виду казался довольно просторным. На деле же скрючившийся нотер едва-едва смог уместиться в нем, точно рука в перчатке, и всю дорогу он сполна ощущал на себе всякую кочку, всякий ухаб. Чтобы не задохнуться, ему пришлось наделать дырок. Благо кинжал храмового стража позволил пробивать железо как топленое масло.

Всю дорогу он силился представить себе далекие горы, согретые полуденным солнцем, и затерянный среди них храм. Ему казалось, что он слышит, как ставшие в круг жрицы призывают на помощь тридцать шесть праведников, в безвестности живущих во всех уголках мира — тридцать шесть столпов, на которых зиждется милость божья к роду человеческому.

* * *