— Выбывших мне не надо. — сказал он: — выбывшие это по линии Разумовского и его прихлебал. Они у нас шакалы-трупоеды. Вивисекторы гребанные. Мне нужны вменяемые, контролируемые субъекты, Наташ. — она не знала, кто такие «вивисекторы», но слова про шакалов и трупоедов насторожили ее. Пожалуй, она подождет немного, пока мужской голос уйдет и она останется наедине с тетей Наташей. Тогда она и выйдет.

— Как насчет три ноля пятой? Я ее куратор. — сказала тетя Наташа: — такая дебилка, просто прелесть. По-моему ей уже мозги набекрень свернули — она меня за добрую тетю держит.

— Это не такой уж и необычный феномен. — отметил мужской голос: — при прочих равных, молодой ум нуждается в материнской фигуре. И интуитивно выбирает ту, от которой, на ее взгляд идет большее количество эмпатии. Так что ты конечно, не выиграешь премию «Мать Года», но как видишь, даже ты лучше этих мясников из отдела.

— Кто угодно их лучше. — вздохнула тетя Наташа: — я понимаю, что лучше к ним не привязываться, но … это как с теленком.

— С теленком?

— Да, в деревне, когда заводили теленка, он становился как бы членом семьи — мы выхаживали его, кормили молоком из бутылочки, мыли, массировали. Я даже рассказывала ему сказки — он будто слушал, понимаешь. А через два года, осенью — дядя Гриша зарезал его.

— Такова судьба всех телят, Наташ, потому не привязывайся ни к кому и помоги мне уже найти этот чертов файл. — и они перекладывали бумаги с места на место и стучали и шуршали чем-то еще некоторое время, потом Наташин голос сказал «А вот!», а мужской голос сказал «Ну наконец-то» и они удалились.

На завтра ее нашли под столом и наказали. Электрошок — это больно. Но то, что она поняла, сидя под тем столом — было больней. Как только она смогла ходить после электрошока и с нее сняли повязку — она исчезла. Никогда раньше она не могла сделать даже двух прыжков-телепортов подряд. И никогда позже тоже. Только в тот день она раскрыла глаза, взглянула за окно, маленькое, зарешеченное окно под самым потолком, где виделся кусочек неба — и прыг! Она оказалась высоко в воздухе и полетела вниз, кувыркаясь в полете! Она знала, что если не сможет прыгнуть еще раз, она разобьется насмерть, но ей было уже все равно. Где-то далеко внизу была земля, словно нарисованная на полу карта с зеленым лесом, ниточкой автодороги и какими-то маленькими строениями. Воздух уже свистел у нее в ушах — она падала. И она прыгнула еще раз. И еще. И еще. И только на пятом прыжке она потеряла сознание.

Ее подобрал какой-то дальнобойщик на огромном, вонючем грузовике, подобрал, посадил к себе в кабину и напоил каким-то отваром на листьях (дочка приготовила в дорогу), закутал в одеяло и привез в полицейский участок. В полицейском участке ее напоили неимоверно сладким чаем, сладким как конфета (при этой мысли ей вдруг захотелось плакать) и выслушали. Уже потом, повзрослев она узнала, какой переполох навела в этом участке и во всей префектуре — как же, на территории префектуры находится какая-то секретная лаборатория, где проводят эксперименты над одаренными детьми! Развернулась поисковая операция, искали день и ночь, почти два месяца но не нашли. Конечно, было бы проще сказать, что ребенок все себе навыдумывал, но уж больно вескими были доказательства — снятый с худой шеи стальной ошейник со встроенным электрошокером с дистанционным управлением и с выгравированными цифрами 0005. Три ноля пятая. И шрамы по ее телу. В конце концов официальная позиция департамента полиции гласила что никакой секретной лаборатории не было, а просто какой-то маньяк держал девочку в ошейнике и пытал ее, а также давал ей психотропные препараты. Дело закрыли, а ее направили в приют. Настоящий приют, где никого не бьют электрошоком и не берут спинномозговую жидкость. А конфеты можно просто брать из чашки на столе — сколько влезет. Правда если съесть много, то будет болеть живот. А еще можно подружиться с другими детьми. Вот только у Сакуры (ей дали имя в приюте) не получалось.