Генрих молча кивнул и вздохнул — кажется, такое предложение тоже не пришлось ему по душе. Неужели беспокойство так терзает его, что он готов ограничить Хельмута от того, ради чего он сюда приехал, — от сражений? Что ж, видит Бог, он имеет на это право как сюзерен. Но как друг — нет.

— А, к слову, это тебе, — вдруг снова заговорил Генрих приглушённым, хрипловатым голосом. Легко было расслышать, что он очень взволнован, и Хельмут невольно вздрогнул, не сразу поняв, что именно — «тебе». И лишь потом вспомнил, что у Генриха на коленях лежал тот прекрасный колчан с новеньким луком тёмного дерева внутри. — Твой лук очень пострадал во время битвы… мастер сказал, что починке он не подлежит. Поэтому я, чтобы хоть как-то искупить свою вину за то, что послал тебя туда, дарю тебе новый.

— Да какая вина, Господи? — закатил глаза Хельмут. Но Генрих возражений не принимал — он переложил колчан на его колени и взглянул ему в глаза с каким-то необъяснимым вызовом, требованием.

— Посмотри, — велел он.

Именно велел. Как лорд, как сюзерен. И Хельмут не мог нарушить приказ.

Он приподнял колчан, внимательно оглядел узор, в очередной раз восхитившись его тонкостью и проработанностью. Затем Хельмут извлёк лук — чуть меньше, чем его погибший старый, из более тёмного дерева, с уже снаряженной тетивой, совершенно новый, блестящий от полировки… Он вертел его в руках, оглядывая то одно плечо, то другое, затем начал рассматривать рукоять: на ней тоже был узор, не такой сложный, как на колчане, но тоже довольно красивый и искусный.

— Я бы опробовал, если бы здесь было где развернуться. — Хельмут окинул взглядом шатёр. — Поэтому как только в себя приду — так сразу к мишеням.

Он положил лук и колчан на лежанку рядом с собой, поправил воротник синего дублета и снова взглянул Генриху в глаза — пытливо и, как ему думалось, загадочно.

— Спасибо, — сказал Хельмут тихо. — Это самый прекрасный подарок из всех, что я только мог бы получить от тебя. Хотя… — Он наигранно задумался, прищурив глаза и ловя на себе обеспокоенный взгляд. — Можно я тебя поцелую?

Генрих лишь улыбнулся и едва заметно кивнул, но и этого Хельмуту был достаточно. Он обхватил его лицо руками, проведя большим пальцем по острой скуле, ещё на мгновение задержался на его изумрудных глазах, будто желая изучить каждую ресницу, а затем осторожно прижался губами к его губам — словно в первый раз, словно чего-то боясь… На самом деле Хельмут попросту задыхался от непередаваемой нежности, захватившей его душу, и не мог быть более уверенным и настойчивым.