Всё верно. Я действительно во всеуслышание назвал Белладонну своей невестой. Да, я еще не делал ей предложение официально, хотел обставить это попозже как-то красиво.

Что ж — все равно сделаю это позже, в любом случае. А пока пришлось заявить об этом преждевременно, чтобы заткнуть рот этому салахскому уроду, который по какой-то нелепой ошибке занимал место императора. Чтобы он понимал, против кого идет. Я за свою семью голыми руками готов драться, а за свою невесту — так тем более.

Я не разорвал карателя на части только благодаря Морису, который в облике дракона успел подлететь к дому Беллы в тот момент, когда я готов был попросту откусить голову карателю Бернсу. Если бы не лежащая без сознания Белла, я бы на эмоциях еще бы и с кузеном подрался, влепив ему за то, что он не дал мне добить карателя.

Но на самом деле Морис правильно сделал, что остановил меня, потому что каратель пока нужен был живым в качестве доказательства нападения.

Одно досадно: самый главный мудак, этот Тори Уайлдер, сбежал еще до того, как я прилетел на место, и отследить его не удавалось. Вот уж кого я бы точно грохнул на месте без суда и следствия. Но увы, он как в воду канул, а салахский император явно его прикрывал, отмазываясь общими фразочками о том, что Уайлдер куда-то пропал, но император предпримет меры, обязательно найдет его и бла-бла.

— Его найдут, этого Уайлдера, — уверенно сказал Морис. — Найдут и посадят. На салахцев надеяться, конечно, смысла нет, но наши люди его точно найдут. Приговор по его делу будет однозначно жестким.

— Меня не устраивает "жесткий приговор". Салахцы его будут покрывать. Они уже покрывают. Уверен, что император в курсе всех деталей и несет лабуду, вешая нам лапшу на уши.

— Твой отец сказал, что будет настаивать на передаче Уайлдера лакорскому суду.

— Это меня тоже не устраивает.

Я сочно выругался и швырнул на пол антикварную вазу с полки. Она тут же разбилась, разлетелась на мелкие осколки из тонкого фарфора.

Морис со вздохом восстановил вазу заклинанием и левитационными чарами вернул ее на место. Делал он это уже раз в пятый, поэтому вид имел смиренный.

— Гребаная политика, — прошипел я. — Единственное, что мне сейчас хочется, — это самолично линчевать этого гаденыша.

Сейчас я, наверное, впервые в жизни пожалел, что был принцем. Принцем, который не может просто так вломиться в чужую страну и рвать на части того, кого считает нужным. Потому что так нельзя. Не положено. Потому что я пример, чтоб его, для сотен тысяч граждан. И еще много всяких "но", мешающих мне дать волю Ластару.