— Убери руки. Кровь остановилась? — спросил он кормильца, стоявшего рядом на коленях.

Тот осторожно отнял тряпицу, а затем убрал еще один промокший насквозь лоскут. Рана все еще сочилась кровью, но уже не так сильно. Мальчик-солдат ощутил, что больше не в силах стоять на коленях.

— Хорошенько промой и перевяжи заново. Одному из вас придется при этом держать палку. Чуть позже надо будет ослабить жгут и проверить, остановилась ли кровь. Если пойдет снова, затянете обратно. Сейчас важнее всего — не дать ей истечь кровью до смерти.

Они в ужасе уставились на него.

— А ты не исцелишь ее магией? — заговорил первым тот, что держал жгут. — Она могла лечить всякие раны и болезни. Ты разве не можешь?

— Только не с железом в ране. Я не могу даже дотронуться до нее. Нам придется доставить ее к ущелью, а потом домой, где умелые целители извлекут пулю.

Оба кормильца выглядели испуганными.

— Но… ты сможешь переносить ее, когда в ней железо? Как мы доставим ее туда?

— Я попробую. Если быстроход окажется мне не под силу, мы доставим ее туда на лошадях так быстро, как только сможем. Большего я сделать не могу.

Оба кормильца уставились на него, один даже разинул рот в разочаровании. Он не оправдал их надежд, говорил их вид. Сегодня на него так смотрели не впервые. Мальчик-солдат отмел прочь воспоминание о лице Спинка и попытался встать. Ему казалось, что он не сумеет, пока кто-то не поддержал его под руку. Мальчик-солдат повернулся и увидел Семпайли.

— Рад видеть, что ты благополучно добрался сюда, великий. Я привел остальных — всех, кого смог.

Мальчику-солдату пришлось обернуться к людям, собравшимся вокруг, пока он пытался помочь Дэйси. Их он бросил на произвол судьбы. Они стояли и смотрели на него. Их пятнистую кожу выпачкала копоть, грязь, а кое у кого и кровь. Выражения их лиц были как у любого измотанного солдата — не важно, вкусившего победу или потерпевшего поражение. Они замерзли, устали и проголодались, они видели то, на что никому не стоило бы смотреть, и делали то, чем никому не следовало бы заниматься. Он ожидал найти на их лицах гнев, разочарование и горечь поражения, но если они и испытывали такие чувства, то ничем этого не показывали. У них не было опыта в военных делах. Возможно, они не знали, расценивать произошедшее как победу или поражение.

Тут только он понял, что они считали его вправе уехать и бросить их спасаться поодиночке. Он был великим, исполненным могущества и сам устанавливал законы. Это не гернийские солдаты, привыкшие ожидать от своих командиров определенного поведения. Между ним и этими людьми не было никаких соглашений. Они ждали от него лишь того, чего он мог им дать. Мальчик-солдат твердил им снова и снова, что им следует повиноваться ему и нельзя бежать с поля боя. Но он никогда не обещал им, что не оставит их, если обстоятельства обернутся против них.