Кинроув улыбнулся — печально, но и с удовлетворением:

— Вы с Дэйси полагали, что знаете путь лучший, чем мой танец. И куда он нас завел? Сколько танцоров придется мне взять у народа теперь, чтобы защитить деревья предков? — Он повернулся к Джодоли и заговорил с ним, выбросив из головы мальчика-солдата как мага, лишенного мудрости. — Придется оставить тебя здесь, Джодоли, чтобы вернуть наших воинов домой. А я должен немедленно вернуться к моим танцорам, чтобы по возможности усилить магию танца и подготовиться к новому призыву. Ярость частично защитит захватчиков от моей магии. Если я не сумею остановить и запугать их сейчас, они прорвутся сквозь мои преграды и уничтожат деревья предков просто назло нам. Еще они могут выследить тех, кто остался по эту сторону гор, вплоть до нашего тайного прохода. Я попытаюсь возместить ущерб, нанесенный народу парой самоуверенных юнцов.

Вот так запросто Кинроув вернул себе ореол власти и могущества. Величайший из великих отвернулся и тут же удалился быстроходом, прихватив с собой ближайших подручных — некоторых в разгар какого-то дела. Джодоли так и не взглянул на мальчика-солдата. Фирада подошла и встала за его плечом, сердито щурясь.

— У меня много дел, — сообщил великий. — Выбери целителя, и я помогу тебе перенести его быстроходом к Дэйси. Я сделаю все, что смогу, для людей здесь. На большее у меня не хватит сил.

Джодоли повернулся к мальчику-солдату спиной и пошел прочь.

Стоило ему решить, что ничто не погрузит его глубже в отчаяние, за его спиной заговорила Оликея:

— Итак. Мы проиграли. Я навсегда потеряла сына ради танца Кинроува.

Мальчик-солдат не обернулся, чтобы встретиться с ней взглядом. Его плечи поникли под бременем ее слов. Она подошла ближе, и он уже ждал ее гнева. Однако Оликея лишь легонько коснулась его плеча.

— Я приготовлю для тебя еду, пока тебе не пришлось идти обратно, — тускло предложила она.

Одно слово. «Мы». Несмотря на печаль в ее голосе, несмотря на явное смирение с его провалом, она сказала «мы». Самая малая толика утешения, какую он мог себе представить, но большей ему никто не предлагал. Слезы обожгли глаза мальчика-солдата. Это пробудило в нем еще более глубокий стыд, напомнив о личной цене его поражения. Несмотря на голод, холод, усталость и отчаяние, в нем вспыхнула искра решимости. Пусть он и потерпел поражение во всем остальном, в этом он проиграть не может.

Не знаю, заметил ли мальчик-солдат, что я шарю в его памяти, или сам об этом вспомнил.

— Я сделаю, что должен, — тихо сказал он, словно собирался с духом, чтобы выполнить принятое решение.