— Меня тоже Михаилом зовут! — завопил мальчишка, восторженно прыгая вокруг взрослых.

— Вижу, у вас свои дела, — старик ловко цапнул своего ученика за воротник шубки, удерживая от очередного круга. — Отведу отрока домой, да поеду в «Родники». Погляжу, как мои разбойники усвоили урок.

Под «разбойниками» он подразумевал троицу волхвов-новичков: Немца, Зубра и Гусара.

— Найди Ильяса и скажи, чтобы машину выделил, — не стал отговаривать его Никита. Поездки в поселок приносили Фролу Пантелеевичу несказанное удовольствие. Работая с детьми, приходилось быть мягче, поэтому всю жесткость обучения ощущали на себе все боевые волхвы, начиная от Яны с Ромкой Возницыным, и заканчивая вышеназванными чародеями. Иногда даже Косте Краусе (который взял фамилию Назаровых) перепадало, когда тот имел неосторожность появляться в «Гнезде». Он яростно сцеплялся с вредным дедом, напоминаю ему, что иллюзионист не должен вмешиваться в работу человека, имеющего власть над расстоянием. — К ужину тебя ждать или в поселке останешься?

— Чего мне там ночью делать? — привычно заворчал старик. — Зазнобы, чтобы под бочок пристроиться, нету. И другим облегчение, что я уезжаю от них.

Никита рассмеялся и махнул рукой, отпуская сына и его наставника, а сам вместе с Анциферовым продолжил путь к усыпальнице.

— Славный мальчишка, — нарушил молчание Михаил Федорович. — Всегда был уверен, что первого своего внука увижу в собственном доме, а оказалось, что их у меня уже двое… Да, как бы ты ни относился ко мне, Никита, от этого Миша и Полина не перестанут быть родными по крови.

Никита только поморщился, но возражать не стал. В самом деле, не прятать же детей от родного деда подобно квохчущей наседке! Тем более, сам пригласил его в имение. О приезде Анциферова доверительно сообщил Балахнин, лично связавшись по телефону. Никита послал Москита на вокзал, чтобы гость не вздумал приезжать в имение такси. Каким бы отцом Михаил Федорович ни был, ставить его в униженное положение волхву не хотелось.

Михаила Федоровича Никита встретил у крыльца особняка, мучительно гадая, стоит ли вообще приглашать его в дом и садиться с ним за один стол. Разломив хлеб с человеком, предавшим мать, он продемонстрирует прощение. Хозяин «Гнезда» упорно гнал от себя мысли о примирении, находил с десяток аргументов против, и ни одного — что настало время протянуть друг другу руку. И злился. Злился на себя, вынужденного метаться в поисках правильного ответа, на Балахнина, преследовавшего какие-то свои цели, и на отца. Было бы проще, увернись Анциферов от необходимости поклониться праху своей любимой женщины. В памяти Никиты он остался бы малодушным человеком, и уже через день не вспоминал о нем.