Эжен развернулся к Раю и всей душой почувствовал, как сильно брианец хочет понять его.

– Хорошо, уговорили… Но позвольте мне начать очень из далека. Вы сами хотите знать всё… Всё, так всё, если это вообще возможно… – Эжен снова опустился на стул и, тяжело опершись локтями о стол, начал свой рассказ, – Многие не верят… даже Виктор мне не очень верит, но я на самом деле помню, как мы жили у той нищенки, как вы её назвали… Точнее, я не помню лицо той женщины, но в моей памяти хорошо засели наши долгие прогулки по вонючим портовым подворотням, помню тех больших злых собак, которые однажды чуть нас не покусали за то, что мы первыми подхватили, упавшие с повозки лепёшки. А нас – это Виктора, меня и Антуана. Да, я помню, что нас было трое. И я помню, как мы с Антуаном постоянно дрались, а Виктор нас разнимал. Я не помню причин этих ссор, только это жгучее чувство обиды и желание заехать в нос братика. Но, кажется, тогда всё же больше всех попадало Виктору, потому что он лез между нами, и я диву даюсь, почему он совсем не помнит это. И вот однажды, на нашей улице появились странные люди…

– Позволь, но тебе ведь было от силы три четыре года!

– Вот и я о том. Можете не верить. Но разве возможно забыть, как вдруг чья-то жуткая сила поднимает тебя над землей и начинает совать в мешок?! Я заорал благим матом, сильно укусил Гийома (у него на всю жизнь остался шрам от моих зубов), и единственное, что ещё успел увидеть, это как Виктор с таким же жутким криком бежал на Гийома, склонив голову, словно бык. Антуана артистам так и не удалось найти, хорошо спрятался, видно. Так началась наша с Виктором артистическая жизнь. На самом деле, к нам очень хорошо относились. Все нас очень любили, и жилось в этой новой компании куда как лучше, чем у той нищенки. Наше абсолютное сходство принесло труппе большие деньги, и скоро нас начала видеть нечто вроде талисмана удачи. Все считали своим долгом заботиться о нас, учили всяким фокусам. Да, это были бродячие циркачи. И мы стали циркачами. У нас даже был свой номер: мы появлялись вдвоём, в алых дастанских шароварах и что только не вытворяли, дурачились, танцевали, дрались по-восточному… добрейший души чжунгорец, член нашей труппы, Ю-Ань, многому нас научил… Что тут ещё сказать? Это были наши лучшие годы…

Рай видел, как от этих приятных воспоминаний Эжен буквально засветился, и тут вдруг взгляд юноши остановился и померк.

– Но всему приходит конец, – вернулся он к своему рассказу, – Вот и этому… По прошествии где-то лет семи труппу постигло страшное несчастье. Мы не знаем всех причин, вызвавших на наши головы гнев влиятельных особ Бордона. Но в тот раз удача сработала лишь для нас с Виктором… Однажды ночью на труппу напали и почти всех перерезали, только мы с Виктором уцелели, чудом… Вот тогда-то умирающий Ю-Ань и рассказал нам о нашем брате… Да, о том, что где-то в Грандоне должно быть живёт наш брат близнец, и что зовут-то его Антуаном. Так мои смутные воспоминания получили подтверждение… С тем бедный Ю-Ань и умер. А мы… А нас с того момента жизнь закрутила в бешеной пляске. Буквально через день нас выловили, как остатки злосчастной труппы, но стараниями сердобольной виконтессы де Глуар мы неожиданно стали её шутами, а по факту пажами, или даже, вернее сказать, воспитанниками. Наша жизнь круто изменилась. Добрая женщина была очень стара, и в нас нашла любимую игрушку. Она решила дать нам образование, точнее продолжить его, благо к тому времени мы уже могли считать и писать, более ни менее свободно говорили по-бриански, испайронски и… фрагийски, конечно… и даже неплохо знали лату… Да, в нашей бедной труппе был один беглый монах, эдакий вольнодумец. У нас вообще была очень колоритная труппа. Ну а виконтессе взбрело в голову обучить нас этикету и… открыть двери в свою библиотеку… Короче, мы, будучи очень способными малыми, всё схватывали на лету, и читали, читали запоем. Да, это прекрасная женщина на всю жизнь останется в наших сердцах солнечным светом. Но… и этому пришёл конец. Через четыре года она умерла. Ходили слухи, что она сделает нас наследниками, но её племянник, человек, некогда приведший нас к ней, тотчас после её смерти выгнал нас, да так основательно!