Я просто не отказывался смотреть на свои руки и видеть, сколько на них грязи. Она же притворялась, будто ее руки чисты, потому что не желала видеть то, что происходит прямо у нее под носом.

«Не веди себя так, как будто ты чем-то лучше меня, Хелена, – думаю про себя, но я слишком слаб, чтобы произнести это вслух. – Или как будто то, что ты делаешь, отличается от того, что делал я».

По крайней мере, мне хватает честности это признать.

По крайней мере, я честен с самим собой.

Двое моих людей неподвижно лежат среди осколков стекла. Один из слуг лежит мертвым рядом с ними.

– Мы должны ей помочь! – Ева рыдает над умирающей портнихой, словно дитя, потерявшее родную мать.

Я тоскую по своей матери.

– Ева, – говорит слуга-очкарик Якоб, раскрывая саквояж, наполненный лекарскими припасами. – Ты помнишь, как на уроках я рассказывал тебе о вариоляции? О женщине, которая втирала порошок из оспенных корочек в царапины на коже сына? – он отчаянно оглядывается по сторонам. – Нам нужен ослабленный Фирн.

Мне очень больно. Кровь течет из раны в боку, и я стараюсь зажать ее ладонью, но не могу остановить этот поток. Мне кажется, будто прошла целая жизнь с тех пор, как я был мальчиком, который прятал руку за спину, потому что на рукаве у меня была кровь моей матери. Который просто хотел больше не бояться. И чтобы мама больше не плакала.

– Она всегда носит с собой красный камень, который достался ей от отца, – вспоминает сестра Якоба, Лильян. Она обшаривает карманы портнихи, но они пусты. Вокруг нас только битое стекло, неподвижные тела, раздавленные лозы и обломки.

– Должно быть, он в ее комнате, – торопливо говорит Якоб. – У нас нет времени, – он падает на колени возле обмякшего тела портнихи и вводит иглу шприца в ее вену. Выкачивает Фирн так же, как когда-то делали мы с Теннесом.

Лильян проделывает то же самое с парнем-садовником, который убил Теннеса лозами. В глазах у меня плывет. Крошечные частицы Фирна блестят в кровавом потоке, словно пирит… его еще называют «золотом дураков».

– Кажется, я знаю, – внезапно выдыхает Ева, подползая ближе к портнихе, – где она может его хранить.

Она отворачивает край подола портнихи и находит маленький потайной карман.

Я моргаю, когда она достает из этого кармана алый самоцвет.

– Отлично, Ева! – восклицает Якоб. Он заканчивает извлекать наполненную Фирном кровь из вены портнихи и начинает переливать ей свою собственную кровь. – Теперь нужно его ослабить…

– Знаю, – перебивает Ева и держит камень над огоньком свечи, лишь слегка морщась, когда самоцвет чернеет и обжигает ей пальцы. Что она делает? Высвобождает всю драгоценную магию в воздух, делая камень бесполезным, точно кусок угля? Я всегда хоронил свои потраченные Фирны в шахтах.