Светлый фон

Занавес перед нами поднимается, и Ева стоит в центре сцены, в тени изогнутых ветвей. В тот момент, когда начинается песня, листья и цветы опадают с веток и кружатся вокруг ее неподвижной фигуры, замершей в позе готовности.

Она поднимается на носочки под деревом, и зеленые листья, кружащиеся по сцене, становятся желтыми и оранжевыми с вкраплениями золота. Музыка скрипки так звучна и глубока, что ее можно разливать в чашки, словно кофе.

Господин Андерсен слегка подается вперед.

Ева, подобно молнии, притягивает взгляды всех, находящихся в зале. Она танцует так, словно внутри у нее горит огонь, и от созерцания этого во мне тоже загорается крохотное пламя. Зрители ахают, когда с потолка начинает падать снег, и становится понятно, что снежинки сделаны не из бумаги, они настоящие, холодные и мягкие. Зала внезапно наполняется запахом еловой хвои, как будто мы забрели глубоко в лес, и гирлянда фонариков загорается в тот самый миг, когда Ева, кружась, пролетает мимо них.

Она не похожа на тех танцовщиц, которых я видела на сцене Королевского театра несколько месяцев назад. Она погружается в танец глубже, эмоциональнее, в ее жете́ сквозит некая неземная сила. Вокруг нее расцветают цветы и разворачиваются лозы, светлячки искрами порхают над ее головой – невероятная красота, и ни одного самоцвета во всем этом. Когда мелодия подходит к кульминации, Ева начинает кружиться, будто детская юла: невероятная череда поворотов, легкие движения рук, ног и юбки, усеянной яркими стеклышками, в которых сотнями искорок отражается свет.

А потом она высоко подпрыгивает в воздух, и я думаю обо всех часах боли, жертв и разочарований, о которых знает только она – цена времени ее жизни, вложенная в этот летящий момент красоты для всех нас.

Может быть, это и не так драматично, как то, что сделала для меня Ингрид. Но что такое любовь, как не жизнь, которую кто-то каждый день изливает вовне, отдает и безвозмездно расходует ради других?

Ева завершает прыжок, и я видела, как она падала и ударялась о пол во время репетиций этого приземления, когда готовилась выступать перед королем. Но на этот раз у нее все получается. Даже не пошатнувшись, она касается ногами пола и вскидывает голову, грудь ее тяжело вздымается, когда она взглядом ищет меня среди зрителей. Наши глаза встречаются, и гордость за нее ощущается так же, как ощущалась боль: она пронзает меня насквозь готовностью сделать ради Евы что угодно.

Я чувствую, как на коже выступают мурашки, и меня охватывает дрожь удовольствия. Она сделала это. И восторг вызывает у меня те же самые ощущения, которые вызывает магия.