– Знаете ли, Нойманн, – сказал он, когда они проезжали сквозь уличную толчею, – я уверен, здесь что-то кроется. Не удивлюсь, если узнаю, что этот Гедель замыслил переворотец; но все в этом мире к лучшему…

– Почему?

– Политика, мой мальчик. Если их действительно будет от чего спасать и если это сделаем мы, наш путь будет усыпан розами. Это и есть скала? Вагон наверху? Кто там на скале подает световой сигнал?

Они взглянули наверх сквозь зазор между домами. Генерал вежливо отвел лошадь назад, чтобы дать дорогу спешащей молодой паре: стройной женщине в плаще с капюшоном и, кажется, с ребенком на руках и молодому человеку в гороховом пиджаке, который предупредительно поддерживал свою спутницу.

– На вершине что-то стряслось, – сказал молодой офицер. – Глядите, похоже, у них сломался фуникулер.

Генерал сам все видел. Он дернул поводья, копыта его лошади громко застучали о мостовую, и он на рысях помчался к фуникулерной станции.

Примерно в это же время два речных вора, братья почтенного возраста, обчищавшие береговые строения и вывозившие на ялике имущество, наткнулись в воде на труп.

Они знали, что на трупах можно было хорошо заработать, особенно если отвезти их в анатомический театр до того, как они начнут разлагаться. Решив не тратить времени на аппетитный склад табачной фабрики, братья быстро втащили тело на корму.

Это был труп красивой молодой женщины: темные волосы, алые губы, да и фигура ничего себе. Представьте себе глубину их разочарования, когда эта симпатичная утопленница неожиданно закашлялась и стала приходить в себя. У них даже возникла мысль двинуть эту дамочку по голове и сделать из нее настоящий труп, но богемцы, как известно, сентиментальны. Пока Мирослав греб к полуразвалившейся халупе, в которой они обитали в Старом городе, Йозеф терпеливо растер ей руки, помог сесть и поднес к ее губам фляжку со сливовой водкой. Мало-помалу она начала ровно дышать, и ее веки взволнованно приподнялись.

– Слава те господи, кажись, оклемалась! – воскликнул Йозеф. – Потерпи, дорогуша, через пару минут доставим тебя в сухое, уютное местечко. Ишь как тебе подфартило! Плывешь себе потопшая, а мы с братаном как раз выехали на лодочке покататься… Потерпи. Все будет в ажуре…

Монумент, упомянутый Джимом, представлял собой аллегорию Гармонии, которой приносили дань Коммерция и Искусство. Статуи отлили в бронзе и водрузили на мраморный постамент. Ассоциаций с железнодорожной компанией эта скульптурная группа не вызывала, но три бодрые и мускулистые обнаженные фигуры были излюбленным местом встречи горожан. Теперь, когда толпа осыпала бранью немецких солдат, выстроенных перед входом на вокзал, Гармония, Коммерция и Искусство сделались еще популярней. Несколько юнцов вскарабкались на статуи, а один даже уселся на уютных плечах Гармонии, потрясая кулаками и ругая на все корки грязных оккупантов.