– Зовут меня – Руфус, – ответил Руфус, – а пришёл я сюда из Междустенья.

– Ага. А скажи мне, Руфус из Между…, как его там? Какого ты роду-племени?

Этот вопрос Руфус не понял.

– Я хотел узнать – кто твои родители? – пояснил лавочник.

– Мой отец – Михал-охотник, а мама – Маранта-воительница! – простодушно ответил Руфус.

– Ах, вот оно что! – воскликнул торговец оружием. – Сама Маранта-воительница! Тогда всё ясно.

Лавочник буквально засветился от доброты и дружелюбия, только где-то в глубине его глаз затаилось, что-то недоброе, но Руфус этого не заметил.

– Тогда скажи мне, сын великой воительницы, а вот это, что такое?

И он выложил на прилавок устройство похожее на арбалет, но со странно выгнутым ложем и с небольшой кожаной чашечкой, закреплённой на тетиве.

– Балестра! – тут же определил Руфус. – Арбалет, стреляющий пулями. Сила такая, что только на кроликов охотиться, а меткость – по медведю с десяти шагов промазать можно.

Лавочник поднял вторую бровь, что означало у него крайнюю степень удивления.

– Был бы ты сыном оружейника… Да и то… Балестру в наших краях вообще никто не знает, а где знали, там забыли давным-давно.

– Мне мама рассказала, – пояснил Руфус.

– Это та, которая Маранта, да? Лады. А что, ты только в арбалетах мастак или в клинках тоже понимаешь? Ну-ка, скажи, что ты такое видишь на этой стенке?

Там куда он указывал, висело множество мечей и сабель.

– Эспадон, бретта, чинкуэда, – стал перечислять Руфус, – акинак, скрамасакс, мизерикорд, кацбальгер, корабеля, драгунская сабля, кирасирский палаш, охотничий кортик, морской кортик, пехотный тесак, ханджар, бебут, крис, ята…

Руфус не успел договорить название причудливо изогнутого клинка, заточенного с внутренней стороны изгиба. Он даже не успел осознать причину внезапной боли в темени, когда свет вдруг погас в его глазах, и он, как будто провалился в бездонный, чёрный колодец.

– А мама не говорила тебе, что много будешь знать – скоро состаришься? – спросил лавочник у неподвижно лежащего на полу мальчика.

Сейчас в лице торговца не было ничего приветливого. Он смотрел на поверженного Руфуса, как птичник мог бы смотреть на убитого хорька. В руках у лавочника была короткая, тяжёлая, обтянутая кожей дубинка.

– Эй, Лопес! Иди сюда, бездельник, да поживее! – крикнул торгаш, пряча свою дубинку.