– Нет, я Аррон. Пал занят чаепитием.

– Каким чае…. – начал Олдус, но скриплер с бадьей уже двинулся дальше.

– Освальду негде было найти еды для тех, кого он заколдовал. Он только иногда приказывал матерям покормить младенцев, – заскрипели у Генри над ухом. Он посмотрел вверх: на ветке сидел Пал в своем розовом венке. – А теперь все поняли, что ничего не ели самое меньшее несколько дней. Настало время чаепития!

Пал спустился ниже и положил Олдусу на ладонь круглый серебристый медальон:

– Я только что был у вас дома. Сообщил вашей жене, что с вами все в порядке. Она меня расцеловала, велела вернуть ме дальон и сказать, чтобы вы быстрее ехали домой.

Олдус засмеялся и с трудом снова сделал серьезное лицо:

– Послушайте, Пал. Мне нужна почтовая птица, чтобы отправить сообщение королю. Можете достать?

На морщинистом деревянном лице Пала проступила гримаса, которая ясно показывала, что он думает о короле, но он кивнул, скрылся среди веток и через минуту вылез обратно, сжимая обеими руками сороку. Та ошалело вертела головой.

– Я ее попросил отнести ваше письмо. А мне пора распоряжаться угощением. Давно мы не устраивали таких больших застолий. – Он сунул птицу в руки Олдусу, слез с дерева и, переваливаясь на своих корнях, заспешил прочь.

– О, я забыл, мне еще нужны бумага, перо и чернила! – крикнул ему вслед Олдус, но Пал сделал вид, что не слышит. – Ладно, придется самому где-то достать. А вы пока поищите остальных. Увидимся позже, Генри. И умоляю, не оставляйте ларец где попало. Если его украдут, это будет глупейший финал нашей истории.

И Олдус умчался, прижимая к себе задумчивую сороку.

Генри завертел головой, прислушиваясь к звукам вокруг, а потом различил среди них плач и бросился вперед, спотыкаясь о корни. Этот голос, даже искаженный рыданиями, он узнал сразу – и как же он был рад его слышать!

Сван сидел под деревом, прижимая к лицу мокрые от слез руки, и Генри опустился рядом.

– Ты в порядке? – спросил он и сам поморщился от того, как глупо прозвучал его вопрос.

Сван, всхлипывая, отнял руки от лица.

– Освальд меня головой об дерево ударил, я без чувств и свалился, – выдавил он. – А потом слышу: кто-то прямо мне в ухо горланит мою песню, а за ним все вокруг подхватывают. Я глаза открыл – все вокруг сияет, а надо мной Хью навис, поет и за плечи меня трясет. Он так обрадовался, что я живой! – Тут рассказ Свана на какое-то время был прерван горестным плачем. Генри не стал его перебивать. – А потом Освальд из-за двери обратно выскочил и схватил Хью за шиворот. Сказал: «Ты хотел быть генералом? Вот и будь, а других у меня теперь нет». И потащил его за собой. Я хотел на Освальда броситься, но голова очень болела, и я его за ногу схватил и по земле за ним тащился. Хью вырывался, но куда из такой железной ручищи вырвешься! Вот досюда я дотащился, а потом руки и разжались, Хью меня все звал, звал, пока его Освальд совсем не увел. – Сван согнулся и заплакал.