Вампир уже приметил для себя пару неплохих точек на карте, но всё равно отправлял мелкого куда подальше — Степан решил, что после того, как лишат титула, он сможет позволить себе попытаться построить что-то с Маниэр.

Впрочем, и тут возникало препятствие: вряд ли старейшина Доллир, её дед, одобрит их отношения.

Поэтому граф сильно переживал: из одной неопределённости он прыгал в другую. Но даже так, просто молча работать с ней рядом, без раздражающего голоса Веце, было прекрасно. И вампир старался продлить эти мгновения, ведь что будет после — никому не известно. Возможно, когда он станет простолюдином, они больше не увидятся.

Маниэр разбирала корреспонденцию и обращения населения к графу: половину приходилось сжигать, слишком уж много встречалось просьб сдохнуть стремительно и безвозвратно. Даже неловко как-то.

Девушка вздохнула, бросила взгляд на календарь и обречённо провела по волосам, приглаживая петухи. У неё есть двадцать три дня или меньше, тут уж как повезёт.

Дед не позволит ей остаться рядом с Кифеном, когда у графа отнимут титул.

Ещё досаднее было от того, что господин ей не доверял и даже словом о предстоящем изгнании не обмолвился.

Старейшины и так уже всё знают, а он, наверно, считает, что она, едва услышит, сразу побежит докладывать?

Маниэр горько улыбнулась.

Ну раз так, то пусть лучше прогонит её сейчас. Всё равно это неизбежно.

— Господин, я люблю вас. — тихо прошептала девушка, отрывая глаза от письма.

Вампир замер, отложил перо и посмотрел ей прямо в глаза.

— Я знаю. — так же тихо вторил ей граф, до боли сжимая край столешницы.

— Я умереть за вас готова! — отчаянно выдохнула она, глотая навернувшиеся слёзы. Степан не выдержал, отвёл глаза, прикусывая щеку.

Вдох-выдох.

— И это я тоже знаю. Но не могу принять такой жертвы. Не могу рисковать тобой. — сбивчиво, рвано, искренне. Он бросил на пол отломленный кусок столешницы, надеясь, что его голос не дрогнул.

Маниэр достойна лучшего.

Это рано или поздно случилось бы, просто кто мог предположить, что у такой хрупкой девушки хватит духу вот так открыто обо всём сказать?

— А что чувствуете вы? — он мимолётно взглянул на неё: она пытливо вглядывалась в его лицо, роняя беззвучные слёзы.

Имеет ли он право сказать правду или должен соврать?