Когда путники оказались внутри, движение замедлилось еще больше. Даже самые горячие ревнители порядка не могли управиться с таким множеством людей, прибывших единовременно, ведь крепость строилась для обороны, а не для приема гостей. Они медленно продвигались по тесным переходам, предназначенным для сдерживания противника, под рядами бойниц, сквозь которые так удобно выпускать стрелы и лить горячее масло.

Наконец повозки достигли последнего поста перед внутренней крепостью, где и должно было состояться вечернее празднество. Пробил уже одиннадцатый колокол света. У Орики осталось меньше двух часов; скорее, даже полтора. Их выступление, назначенное на двенадцатый колокол, должно было продлиться полтора часа, после чего гости отправлялись праздновать. Далее следовал перерыв перед следующим выступлением — наилучшая возможность ускользнуть. А если все начнется позже или затянется…

Но нет. Кроданцы следят за временем лучше всех в Пламении.

— Не волнуйся, — сказал Олин, пожилой криволомец, игравший на идре, традиционном оссианском барабане из бараньей кожи. — Слушатели есть слушатели, простые они или благородные.

Орика прекратила стучать ногой и с благодарностью улыбнулась Олину. Он не понимал причины ее беспокойства — она без страха сыграла бы перед самими Воплощениями, — но его участие было очень любезным. Некоторым из музыкантов явно не нравилось, что к ним прибилась сардка, но большинство, как и Олин, относились к Орике доброжелательно, а арфист поглядывал на нее с явной похотью.

Руководителем труппы был выходец из Дождливого края по имени Эдгин, уже не первой молодости, постоянно взвинченный, с пышными усами и гривой лоснящихся черных волос, которыми он то и дело встряхивал. Он разговаривал с привратником, пытаясь сдержать раздражение, когда к нему обращались с теми же вопросами, на которые он отвечал уже в двух проездных башнях. Кроданские солдаты досматривали повозку, с особенным подозрением поглядывая на Орику. Она уставилась в пол и помалкивала.

Вот бы Харод был рядом. Без него она неожиданно ощутила себя неприкаянной, и это чувство ей не понравилось. Она всегда держалась независимо даже по сравнению с другими сардами, ценившими свободу превыше всего на свете. Как быстро она привыкла, что рядом с ней постоянно присутствует высокий, основательный Харод. Как легко она доверилась ему, а ведь когда-то отвечала за себя сама.

И как нелепо она ревнует к Маре, которая сегодня находится рядом с ним.

Лохматая Лицедейка выделывает свои фокусы, а Сабастра, Воплощение Любви и Красоты, превращает людей в глупцов, и обе они действуют сообща. Поначалу Орика сочла Харода чудаком, но потом узнала обычаи Харрии и была тронута неуклюжими уверениями рыцаря в преданности тем вечером, когда она играла во дворце у его отца. Для харрийцев, считавших, что проявлять свои чувства позволительно лишь неотесанным смердам, это было безумно романтично и невероятно галантно.