Внезапно, перебирая в памяти детали последних событий, Вин осознал простую мысль: он продолжает противиться воле мастера. Леди требовала, чтобы он жил. А дампир изо всех сил пытался получить от нее смерть. Выходит, вновь ослушивался приказа. Игнорировал желание наставницы. Совершал очередную глупость, упорно нарываясь на ее гнев. Вин похолодел, осознав, куда его могло завести упрямство. Ему не хотелось жить. Он не верил в то, что сможет продолжить обучение. Он не верил, что наставница когда-либо вновь посмотрит на него, как на равного. Уде не представлял, как переступит порог «Тыквы». Смысла в продолжении существования не осталось. Но новых мучений он не хотел.

Леди прямым текстом сообщила ученику, что в принятии ее воли видит продолжение искупления. И сейчас, прижимаясь спиной к двери, из-за которой доносились раздраженные голоса, Вин осознал, что другого пути у него нет. И, возможно, подчинение смогло бы смягчить сердце Леди. Вряд ли, конечно, она согласится его убить, но, по крайней мере, возможно, позволит ему самому… Во всяком случае, следовало попробовать.

* * *

Неделю я терпела, позволяя ученику вновь привыкнуть ко мне. Обстановка походила на короткое перемирие во время яростной войны. Мы, как истощенные, не верящие в мир противники, настороженно приглядывались друг к другу, готовые занять оборонительные позиции в любой момент. Я пыталась уловить хоть какой-нибудь сигнал: жест, фразу, которые дали бы мне понять, что Ирвин готов хотя бы просто разговаривать со мной, не говоря о том, чтобы прощать. А ученик, как мне казалось, попросту старался не замечать моего существования, если я только не прижимала его к стенке и не заставляла говорить со мной. Но, по крайней мере, хотя бы перестал молить о смерти.

Первая же тренировка продемонстрировала мне, одновременно, поспешность моих устремлений и глубину возникших из-за визита к падальщикам проблем. Мы занимались в логове, в моем маленьком зале. Я начала возвращение к обучению очень мягко, тщательно отбирая упражнения, но и этого оказалось чрезмерно много. Вин по-прежнему старался не смотреть на меня, и поэтому я не сразу осознала, что что-то не так. Дампир послушно выполнял все, что я просила, а я никак не могла сообразить, почему его тело сковало напряжением, делавшим каждое движение неловким и угловатым. Наконец, осененная идеей, я спросила:

— Ирвин, тебе больно?

Ученик замер, опустив голову еще ниже, и тихо признался:

— Да, мастер. Немного.

— Немного? — вскинула брови я. — И поэтому ты так скупо двигаешься? Бережешься?