Внутри стояла тьма.

Никто не решался протянуть руку и распахнуть двери. Мэтт уж точно. Изнутри доносился приглушенный гул механизмов, похожий на сердцебиение великана.

— Там всегда такой звук? — спросил Киндл.

— Может быть, — ответил Мэтт. — Мне тогда было десять лет. Могло измениться все что угодно.

Но про себя он подумал: «Нет, было не так. Было тихо». Водохранилище располагалось высоко, и цистерны представляли собой фильтры с естественным током воды.

— Морлоки издавали такой же звук, — заметил Киндл.

— Господи! — воскликнул Мейкпис. — Да откройте уже чертовы двери!

Мэтт толкнул их. Наружу хлынул влажный воздух.

Внутри не было ни окон, ни освещения. Раньше с потолка ровными рядами свисали лампы, но теперь они исчезли.

— В машине есть фонарик, — сказал Мейкпис.

— Сходи за ним, — ответил Киндл.

Мейкпис побежал к своему вишнево-красному «ниссану», а Мэтт с Киндлом осторожно шагнули внутрь. Пока Мейкпис не принес фонарик, они не проронили ни слова.

Луч шарил во тьме, то целенаправленно, то наобум.

Очистная станция была не похожа на ту, что Мэтт видел в пятом классе. Вместо медных труб — множество волокнистых трубок, толстых и спутанных, как корни мангровых деревьев. Внутри было тепло, и с трубок капал конденсат. Почти все пространство пола занимал черный купол, вибрирующая полусфера, соединенная волокнистыми желудочками с нависавшими над ней черными очистными резервуарами.

Эта полусфера и была сердцем здания. Она издавала равномерный стук, похожий на отдаленные раскаты грома, но органического происхождения.

Кроме того, внутри стоял странный запах. Мэтт подумал, что это хуже всего. Не противный, но совершенно чуждый, въедливый, как аромат мускатного ореха, и насыщенный, как запах перегноя в саду.

Трое мужчин молча вернулись в январский холод.

В Бьюкенен возвращались по прибрежному шоссе. Чак Мейкпис вел машину молча, крепко сжимая руль. За зиму на дороге образовались ямы, и маленький «ниссан» то и дело подпрыгивал.

— Я одно хочу знать, — сказал Киндл. — Что эта штука там делает?