– Это верное предположение, учитывая, что я не мог перестать думать о тебе в течение пяти месяцев и явно приехал сюда с намерением заключить с тобой связь. – Он снова вдыхает, затем выдыхает очередной вдох. – Больше никого нет, солнышко. Только ты.

Мое лицо печет и краснеет, пока я слушаю, но до меня медленно доходит, что он очень напряжен. Он постоянно подстраивается и ерзает. Это незаметно, но более очевидно в сочетании со всеми этими глубокими вдохами, которые он продолжает делать. Я скольжу ладонями вверх и кладу их на его колени.

– Джун… ты нервничаешь?

Еще один глубокий вдох.

– Я не нервничаю.

Чувствуя, что для него это гораздо сложнее, чем он мог предположить, я немного отодвигаюсь назад и скрещиваю ноги.

– Поговори со мной, – начинаю я. Он поднимается, опираясь на ладони, пока его спина не упирается в темное, гладкое изголовье с роскошной резьбой.

Я знаю, что Рен плохо обращался с Джуном, потому что он рассказал мне об этом в деталях. Рен проявлял над ним свою чистокровную власть, манипулируя и выливая свои эмоции на Джуничи, когда кормился. Обращаясь с ним как с местом, где можно избавиться от всех своих токсичных, собственнических эмоций.

Джун сейчас здесь, и он соединен со мной… но такие шрамы очень глубоки. Я понимаю, как профессионально, так и лично, что эти раны невозможно просто залечить.

Джун проводит рукой по своим густым кудрям.

– Я знаю… что у меня проблемы с доверием. Большую часть своего существования я провел под чьим-то непосредственным контролем и манипуляциями. Я был свободен только около пятидесяти лет… свободен от отца, но не от Рена. Его было легче игнорировать, поскольку мы никогда не были связаны, и я стал ответственным за контракт между нами после смерти моего отца.

Я слушаю, но тут в моей голове всплывает вопрос, над которым я размышлял. Я многое узнал о вампирской культуре и политике от Харуки и из его обширной библиотеки, но есть некоторые нюансы, которых я до сих пор не понимаю.

– Могу я задать вопрос?

– Конечно.

– Ты провел с Реном более ста лет и не привязался к нему. Почему это устраивало его родителей и твоих? – Я собирался добавить: «Я не вампир, но похоже, это очень долгий срок.»

– Большинство договорных пар заключают свои контракты очень рано – с Реном нам обоим было по шестнадцать, когда наша кожа затвердела, и мы могли начать питаться друг от друга. Но общепринятый процесс созревания вампира длится столетие. Никого не воспринимают всерьез и не считают настоящим взрослым, пока ему не исполнится сто лет. Когда Рен и я достигли совершеннолетия в двадцать один год, нам сказали, что мы должны искренне попытаться установить связь. Но никто не ожидал, что мы свяжемся так рано. У некоторых пар связь возникает сразу, но у большинства – нет. У нас было много времени, так что спешить было некуда.