Вокруг были кирпичи – запретные знаки. На автомобиле прямо к берегу теперь нигде уже не проедешь, только в Планерском осталось, кажется, местечко у старой котельной. Пейзаж – серые холмы, известковые обрывы. Мне он казался романтичным, потому что связан был с воспоминаниями, на пассажиров же вроде лишь тоску нагонял. Восточный Крым.

– Дядя Паша, скоро мы увидим море? – спросила Светланка.

– Терпение, ребята, терпение, – слукавил я. – Пока что сделаем привал.

Мадам Харитонова с маменькой взялись готовить очередной пикник, а я посадил крошку Людочку себе на шею и предложил ей собственные уши в качестве руля. Пригласил прогуляться Светку и Витасика – дескать, ноги хочу размять. Обжорка – кстати говоря, деликатнейшая собака с умеренным аппетитом – в приглашении не нуждался. Мы пошли в гору.

Медленное движение. Светка собирает жесткие полупустынные растения в классный гербарий. Витасик крутит носом, показывает самостоятельность. Я дико волнуюсь – настоящее ли откроется нам чудо природы.

Оказалось – истинное! То самое, кому «не дано примелькаться». Огромное, свежайшее, то самое, что всякий раз вызывает во мне юношеский восторг. То самое – «Гомер, тугие паруса». Гремучая бессонница, бесконечная живость и далее – бескрайнее воображение.

Как ни готовились дети к этой встрече, но были ошеломлены. Все тут нахлынуло на них, и все настоящее – и ветер, и запахи, и мокрая галька, и сладкая, может быть, тревога будущей жизни. Они не закричали, не завизжали, не засмеялись, не запрыгали, но молчали в провинциальной застенчивости. Светка в ее едва просыпающейся женственности смотрела на море исподлобья, как на внезапно вошедшего в комнату огромного сокрушительного Дон Жуана. Витасик пыжился – дескать, ничего особенного, – а сам трепетал. Людочка у меня на шее притихла. Один лишь Обжорка, который черт знает что видел в море, кроме восторга, разрываясь от лая, бросился вниз, был отброшен волной и мокрый, неслыханно жалкий закрутился волчком. Мы сели на гребне галечного пляжа. Вокруг было пустынно.

– Вот это море, – сказал я.

– Приехали, – тихо сказала Света.

– Вы не смущайтесь, ребята, – сказал я. – Море хотя и чудо, но в нем нет ничего особенного.

– А то я не знаю, – прокарабасил Витасик.

– По сути дела, мы, люди, тоже чудесны, хотя в нас нет ничего особенного, – добавил я.

– А то мы не знаем, – сказал Витасик.

Неожиданно я снова сильно разволновался. Мне показалось, что приближается сокровенная минута. Мне захотелось вдруг показать усталым детям что-нибудь из нашего «жанра». Мне захотелось, чтобы на горизонте появился сейчас розовый айсберг. Мне неудержимо захотелось сделать это немедленно, но я боялся, что ничего не получится.