Светлый фон

Так они просидели в размышлениях почти до конца перевязки. Зачарованный кувшин, который был среди вещей беглянки, натолкнул эльфа на мысль. Он видел такие в кабинете Селфиса. Тот проговорился, для чего их использовал его младший брат. Но и девица, и её спутник были людьми — свежая кровь им ни к чему. Чтобы продать зачарованную вещицу — нужно идти севернее, в город, а их путь лежал в глухую чащу. Неспроста…

— Как думаешь, он ведь захочет посмотреть или послушать?

Октавио передернуло, и эльф услышал обреченный стон.

— Я не из праздного любопытства спрашиваю… Рискованно, конечно… Но ты говорил, что он отличается от твоей семьи… Сколько у нас времени?

— Сегодня до полуночи, — Октавио с надеждой поднял глаза на друга. — Ты что-то придумал? Что мне делать?

— Тебе, мой друг, быть поблизости, навострить уши и держать себя в руках до последнего. И кому угодно, молиться, чтобы дамнар захотел ментально поприсутствовать в твоей голове в последние минуты её жизни.

 

☽ ◉☾

☽ ◉☾

«Первая Матерь, как же я устал! Ну почему это все свалилось именно на мои плечи? Я же никогда к власти не стремился, ни в Вириди Хорте, ни здесь. Селфиса править готовили чуть ли ни с пелёнок, из меня же просто пытались слепить хоть что-нибудь путное, пока их нравоучения не стали вызывать отторжение… Когда к отцу перебрался, с его бессмертием и жадностью до единоличной власти, я так и думал, что всё и будет идти своим чередом. Защитить от ужасов тех, кто мне дорог было достаточно. Что мне дело до остальных? Я привык отвечать бесчувствием на ненависть толпы. И выполнять приказы отца, будь они не ладны… В том же безразличии, близком к апатии, мне доводилось быть и палачом… Так почему же сопровождающее меня годами равнодушие в такой критичный момент дало сбой?

Первая Матерь, как же я устал! Ну почему это все свалилось именно на мои плечи? Я же никогда к власти не стремился, ни в Вириди Хорте, ни здесь. Селфиса править готовили чуть ли ни с пелёнок, из меня же просто пытались слепить хоть что-нибудь путное, пока их нравоучения не стали вызывать отторжение… Когда к отцу перебрался, с его бессмертием и жадностью до единоличной власти, я так и думал, что всё и будет идти своим чередом. Защитить от ужасов тех, кто мне дорог было достаточно. Что мне дело до остальных? Я привык отвечать бесчувствием на ненависть толпы. И выполнять приказы отца, будь они не ладны… В том же безразличии, близком к апатии, мне доводилось быть и палачом… Так почему же сопровождающее меня годами равнодушие в такой критичный момент дало сбой?