— Мастер приводит меня сюда очень редко. На втором этаже он сделал мне комнату.

— Ты знаешь что-нибудь о нем?

— А где Мастер? — Впервые испуг заметно проявился на ее лице.

Я не хотел, чтобы она впадала в панику.

— Все в порядке, он наверху. Он заболел, и поэтому не мог спускаться к тебе. Он скоро поправится.

Она вытерла слезу со щеки и слабо улыбнулась мне.

Меня что-то тронуло внутри из-за этой улыбки. Она огорчилась, обеспокоилась за судьбу Тадеуша, и в том числе за свою собственную, и она испытала радость, узнав, что этот урод жив. Как? Увидев первого человека кроме него за несколько лет?

— И последний вопрос. — Я выдержал паузу, завлекая ее вниманием. — Что это на твоем лице? Детское молоко?

Я смеюсь с ее смущения и растерянности. Она пытается стереть след с уголка своих губ тыльной стороной руки, но почти ничего не стирается. Ее бы отвести наверх в ванную, покормить и уложить в нормальную постель, в конце концов. Я не смогу ничем помочь Тадеушу, зная, что эта дитя сидит здесь совершенно одна.

— Прости, — искренне прошу я.

Она кивает, поверив мне. Ей больше ничего не остается.

Я ухожу на десять минут за ключом, а вернувшись, застаю ее на том же месте с тем же обнадеживающим взглядом, направленным на меня. Я отпираю замок и со скрипом открываю дверь. Девочка на коленях придвигается к открытой клетке, я ловлю ее и беру на руки.

Она оказалась тяжелее, чем я думал, но решил, что это обманутое впечатление было заявлено истинным назначением клетки. Но она и правда выглядит хрупкой как птичка.

Я поднимаюсь с ней на второй этаж. В ванной уже набрана горячая вода, от которой поднимается пар.

Она просит меня не смотреть, на что я не обращаю внимания, и она, с этим легко смирившись, снимает с себя всю одежду. Я держу ее за руки, пока она не скрывается в воде.

С десять секунд я, хмурясь, смотрю в сторону запотевшего окна, как тишину нарушает плеск воды. Она лежит в ванной, вытянувшись во весь рост, что сразу вызывает у меня чувство зависти.

— Ладно, я оставлю тебя. Двадцати минут тебе хватит?

Она качает головой.

— Что? Полчаса?

Она садится и смотрит мне в глаза, положив руки на край ванны.