– Она очень талантлива, – черканула Шарлотта Вотте в своем блокнотике.

– Нам нравится, как она рисует, – накорябала Эмили Вотте почти печатными буквами.

– Надеемся, когда-нибудь она проиллюстрирует наши романы, – написала Анна Вотте.

– Не сомневаюсь – так оно и будет! – сказала Ада. – Эмили рассказывала мне прошлой ночью, какие вы истории сочиняете. Мне бы хотелось их как-нибудь почитать.

Затем она повернулась к мальчику, взиравшему на нее из-под частокола нечесаных волос.

– А ты, Брамбл? – спросила она. – Ты что-нибудь сочиняешь или рисуешь?

– Нет, – сказал он застенчиво, – но мне нравится разыгрывать сценки из сестриных историй, когда я подолгу гуляю в одиночестве.

Брамбл уставился на свои ботинки.

– Чего бы я действительно хотел – так это стать актером. Но у меня, как у сестер, – проклятая фамильная застенчивость.

– Ах, как жаль, – искренне сказала Ада. – Но, может, ты ее еще преодолеешь.

Все четверо Вотте стояли, потупившись.

– Ну, как вам? – спросила наконец Эмили Брюквидж, поворачиваясь к остальным.

– Великолепно! – закричал ее брат. – Но не хватает последнего штриха.

Он нагнулся и поднял обглоданную кость от окорока, валяющуюся в снегу у его ног. Она была белой и блестящей, с явственно видными следами зубов по всей длине. Выпрямившись, Уильям воткнул ее снеговику вместо носа.

– Вам никого это не напоминает? – спросил он, ухмыляясь.

– Пальца Християна Андерсена! – закричала Ада. Потом повернулась к Эмили: – Как ты думаешь, это костяшка не от того окорока, что пропал у миссис У’Бью из кухни?