«Ты напился».

«Я напился».

Они ввалились в клуб, словно ком уличного снега. Ребята всё ещё сидели там — и поневоле повернули к ним свои отяжелевшие головы. Они спали, подумал Скима. Они уснули сразу, стоило ему выйти от них несколько часов назад. Это место — их сонная болезнь.

«А ну марш все на улицу, — низким угрожающим голосом сказала Петра. — Бездари. Вы же одурели здесь от безделья и тепла, вон глаза какие, как у наркоманов. На воздух, вперёд, в люди. Здесь дышать нечем. И чтоб до утра не возвращались!»

Молодёжь покорно потянулась к своим балахонам, сваленным в кучу возле книжного шкафа. Петра проследила, чтобы они все вышли, проверила в шкафу и закрыла дверь.

«Сейчас я подумаю, где бы они могли быть, его переводы».

«Это его перо?»

Терезиус Скима достал перо из рюкзака и чуть не сломал.

«Да, он почему-то всё время таскал его с собой… Видно, в память о чём-то. Или как амулет. Я пыталась расспросить его, как он попал в Париж. Должен же он как-то добраться туда с той стороны границы. Не перелетел же он через неё».

«И что?»

«Ничего».

«Ты говоришь: не перелетел же он… В Берлине я купил одну русскую книгу. Русскую книгу про мальчика Нильса. Там границу пересекают именно так. Перелетают на птицах».

«Что за ерунду ты читаешь, Скима? Что у тебя за вкус…»

«Прости. Так что же сказал Парижанин?»

«Парижанин только улыбался. А потом сказал, что о нём…»

«Что о нём написано в одной старой книге, — сказал Скима, едва ворочая языком. — Так?»

«Да. Откуда ты знаешь? Хотя какая разница. Вот, нашла. Как ни удивительно».

И Петра протянула ему помятые листы. Сбросила куртку, открыла дверцу, которую Скима и не заметил, достала бутылку сливовицы.

«Самое время выпить».

Она налила им в грязные стаканы. Скима икнул, прищурился — и выпил до дна.