– Я грамотный, – сказал он, – автомобиль ничего себе знаю. Летал на аэроплане наблюдателем. С восемнадцати лет войной занимаюсь, – вот всё моё и занятие. Свыше двадцати ранений. Теперь нахожусь в запасе. – Он вдруг ладонью шибко потёр темя, коротко засмеялся. – Ну и дела были за эти-то семь лет. По совести говоря, я бы сейчас полком должен командовать, – характер неуживчивый. Прекратятся военные действия, – не могу сидеть на месте: сосёт. Отравлено во мне всё. Отпрошусь в командировку или так убегу. – Он опять потёр макушку, усмехнулся. – Четыре республики учредил, в Сибири да на Кавказе, и городов-то сейчас этих не запомню. Один раз собрал три сотни ребят, – отправились Индию воевать. Хотелось нам туда добраться. Но сбились в горах, попали в метель, под обвалы, побили лошадей. Вернулось нас оттуда немного. У Махно был два месяца, ей-богу. На тройках, на тачанках гоняли по степи, – гуляй душа! Вина, еды – вволю, баб – сколько хочешь.

Налетим на белых или на красных, – пулемёты у нас на тачанках, – драка. Обоз отобьём, и к вечеру мы – вёрст уж за восемьдесят. Погуляли. Надоело! Мало толку, да уж и мужикам махновщина эта стала надоедать. Ушёл в Красную Армию. Потом поляков гнали от Киева, тут уж я был в коннице Будённого. Весь поход – рысью. Поляков били с налёту, – «Даёшь Варшаву!». А под Варшавой сплоховали – пехота не поддержала. В последний раз я ранен, когда брали Перекоп. Провалялся после этого без малого год по лазаретам. Выписался – куда деваться?

Тут эта девушка моя подвернулась, – женился. Жена у меня хорошая, жалко её, но дома жить не могу. В деревню ехать, – отец с матерью померли, братья убиты, земля заброшена. В городе тоже делать нечего. Войны сейчас никакой нет, не предвидится, вы уж, пожалуйста, Мстислав Сергеевич, возьмите меня с собой. Я вам на Марсе пригожусь.