– К жене зайди, не забудь, – крикнул он Хохлову и сильнее нахмурился.
Лось всё ещё медлил, глядел себе под ноги. Вдруг он поднял голову и, обращаясь почему-то только к Скайльсу, сказал глуховатым, взволнованным голосом:
– Я думаю, что удачно опущусь на Марс, оттуда я постараюсь телеграфировать. Я уверен – пройдёт немного лет и сотни воздушных кораблей будут бороздить звёздное пространство. Вечно, вечно нас толкает дух искания и тревоги. И меня гонит тревога, быть может, отчаяние. Но, уверяю вас, в эту минуту победы – я лишь с новой силой чувствую свою нищету. Не мне первому нужно лететь, – это преступно. Не я первый должен проникнуть в небесную тайну. Что я найду там? Ужас самого себя. Мой разум горит чадным огоньком над самой тёмной из бездн, где распростёрт труп любви. Земля отравлена ненавистью, залита кровью. Недолго ждать, когда пошатнётся даже разум, – единственные цепи на этом чудовище. Так вы и запишите в вашей книжечке, Арчибальд Скайльс, – я не гениальный строитель, не новый конквистадор, не смельчак, не мечтатель: я – трус, беглец. Гонит меня безнадёжное отчаяние.
Над Чёрным морем, над белым Крымом…
Лось вдруг оборвал, странным взором оглянул провожающих, – все слушали его с недоумением и страхом. Надвинул на глаза шлем:
– Не кстати сказано, но через минуту меня не будет на Земле. Простите за последние слова. Прошу вас – отойти как можно дальше от аппарата.
Лось повернулся и полез в люк, и сейчас же с силой захлопнул его за собой. Провожающие, теснясь, взволнованно перекидываясь словами, побежали из сарая к толпе на пустырь. Чей-то голос протяжно начал кричать:
– Осторожнее, отходите, ложитесь!
В молчании теперь тысячи людей глядели на квадратные, освещённые окна сарая. Там было тихо. Тишина и на пустыре. Так прошло несколько минут, – нестерпимый срок ожидания. Много людей легло на траву. Вдруг звонко, вдалеке, заржала лошадь конного стражника. Кто-то крикнул страшным голосом: