Глаза не открывала. Знала — там только кровавый туман. Она, кажется, уже привыкла к боли. Потому что больнее уже не может быть. Организм сам отключает сознание, если порог терпения пройден. Она ещё жива. Жива благодаря гордости. Жива благодаря желанию жить. Но прекрасно осознавала, что жить ей осталось недолго. Если Арм сразу не забрал её из ликвидационного лагеря, то его решение твёрдо.
Застонала… он Правящий… он следует закону. Одна надежда — или Жрец, или ресс Толл её найдут. Но передать им весточку никакой возможности не было.
Горько усмехнулась, вспомнив, как её принесли сюда. Завернутую в большой мужской плащ. Чтобы никто не увидел новую узницу. Вытряхнули из плаща и толкнули на пол. У неё опять личные покои, правда, совсем без мебели. Камера с дыркой в полу и собственная пыточная. Хорошо, что пока только цепи и плеть. Тоньше, чем у Жреца. Словно лезвие, она резала кожу. И волосы.
Мысли текли медленно, вяло. Зато они оживали, когда её хлестали плетью. Хлестали по спине, по груди, животу, ногам, рукам. Не трогали только лицо. Крик глушил боль. И она кричала… всё, что о них думает… и на обоих языках.
А потом они её чем-то мазали, иначе нечего будет резать в следующий раз. Но боль этой мазью не снималась. Одежды на ней уже не было, она изрезанными клочками слетела в первую же экзекуцию. Остались только ограничивающие магию браслеты. И иногда проявлялась татуировка Хранителя.
«Где же ты, Хранитель? Ни Жреца, ни тебя не дозваться. А ещё мир магии называется…»
С ней даже предварительно не стали беседовать, не стали допрашивать. Средневековье… мать твою… С ходу: удар, вопрос, удар, вопрос, удар, вопрос. Но нужных ответов не получили. Приходили какие-то маги. Заглядывали в глаза, копались в мозгах.
«Ничего вы оттуда не достанете, ребятки… после Жреца».
Медленный бег мыслей оборвал металлический лязг двери. Она застонала. Опять пришли. Захотелось свернуться калачиком, стать совсем крошечной, чтобы получить меньше ударов. Но движения по шершавому полу принесут ещё большую боль.
Кто-то накрыл её простынёй. Нечто новенькое в их действиях. Вышли. Опять кто-то пришёл. Встал над ней.
Сердце дёрнулось… Арм.
Надя узнала его по шагам, по его аромату, по шороху одежды, по трепету в её душе. Открыла глаза, поморгала, сгоняя с глаз туман. Да. Он. Свежий, чистый и такой гордый. Она медленно закрыла глаза.
— Извините, не могу встретить крон-эллина по правилам этикета, — сорванным от криков голосом с трудом произнесла Надя.
— Ты хотела поговорить.
— Я вас сюда не звала.
— Ты об этом сказала мне во дворце.