– Домой к вам? Или к Кэтлин?

Он все-таки сжал кулак. Но остановил его в дюйме от моей груди.

– Даже не… Если я ещё раз услышу её имя…

Смотреть на него было как-то неприятно. Не в физическом смысле. По-другому. Словно едва-едва достроенный карточный дом рухнул от несвоевременного выдоха, и теперь надо собирать колоду и строить заново. Но нет ни сил, ни желания, ни… Да просто бессмысленно.

Я могу повернуться и уйти. Легче легкого. Только это будет неправильно. Потому что дядя Портер, ведомый своими страстями и умозаключениями, явно намерен встрять. По полной программе. Туда, где, похоже, играют люди совсем другой весовой категории. Или даже не люди. Он причислил меня к «ним», а я, по его определению, чудовище, стало быть…

Если бы Полли не стряс обещание, точно бы ушел.

– Жди здесь!

Да ради бога. Не особо удобная лавочка, но сойдет.

А сам уперся аж на другой конец платформы. Не хочет, чтобы слушал его служебные переговоры? Можно подумать, великая тайна. Вызовет криминалистов, группу зачистки, эвакуатор опять же. И новую машину для себя. Разве только, скажет и на мой счет пару ласковых? Вряд ли. Иначе не тянул бы меня с собой, в Коллегию. Значит, имеет какие-то виды. О которых я, конечно, узнаю в самую последнюю очередь. Если вообще узнаю.

* * *

Молчаливые деловитые люди, вызванные мистером Портером, занялись местом преступления и движимым семейным имуществом, а для нас подогнали седан представительского класса. На заднем сиденье которого можно было бы вполне неплохо устроиться для отдыха. Но мне велели сесть вперед. Чтобы минимум четверть часа полнейшей тишины созерцать или напряженный профиль, или плохо освещенную дорогу по промзоне и набережной.

И я почти задремал к тому моменту, когда меня решили снова удостоить общения.

– Валентин кое-что мне рассказал.

Пауза.

– О твоем… твоих… проблемах.

Пауза.

– Это правда?

Положим, да. Пусть и не вся. Но она была предназначена лишь для определенного слушателя. Который её принял, кстати. А вот другой почему-то артачится. Значит ли это, что каждому нужна исключительно своя правда? Если так, все становится слишком сложным. И чересчур многомерным.

– Считаете, я соврал? Чтобы отделаться от вашего племянника?

Он не ответил. Но даже молчание было многозначительным.