Самому, что ли, применить только что описанную методику к фигуре миссис Линкольн, церемонно шествующей в нашем направлении? А и применю. С удовольствием.

Нет, не страшно. Наоборот, очень подходяще. Только надо взять не рыжую ягоду, а полосатую.

– Да забудь ты пока о страхе! Просто представь, что у всех людей вокруг будут тыквы вместо голов. Как ты тогда отличишь одного от другого?

– Я знаю, какие у мамы платья.

Смышленый мальчик. Наблюдательный не по годам. Ну ничего, я родился намного раньше и успел за это время узнать куда больше всякого разного.

– А если на неё надеть что-то вроде того, которое носит Консуэла?

Напряженные размышления начертили на гладком лбу призрак морщинки. Впрочем, он почти сразу же победоносно разгладился:

– Все равно, Консуэла не такая, как мама! Она темная.

Ещё бы! Служанка ведь не принимает ежедневно молочные ванны.

– И руки у неё… твердые. Я бы все равно её с мамой не перепутал!

– Кого это ты собрался перепутать со мной?

Я вот не помню её прикосновений. Совсем. По крайней мере, последний раз меня вот так же обнимали… Ну да, четырнадцать лет назад. Сразу после выстрела. А потом – ни-ни. То ли брезговала, то ли боялась, то ли не могла простить. Мы вообще много чего могли бы друг другу припомнить. Если бы захотели слушать.

– Это все сказка. Она странная. Непонятная. И я спросил…

– Что именно тебе непонятно?

Наклонилась над креслом, окутывая надоедливого мальчишку длинными прядями золотистых волос. Перевернула страницу книги, шурша бумагой.

Красивая, как всегда. Почти совершенная. С мягко светящейся кожей, выбеленной лучшими косметическими средствами. Фарфоровая статуэтка, на первый взгляд холодная и неприступная, но готовая пасть ниц перед любым, кто окажется хоть на йоту сильнее. Правда, теперь уже во всей Санта-Озе вряд ли найдется подобный человек, и за этот факт маму, пожалуй, стоит уважать. Даже если нет возможности любить.

– Вот тут! Братик сказал, что это все равно, если бы у тебя была не голова, а тыква. У всех остальных тоже.

– И у него в том числе?

Хорошо уточнение прозвучало. Едко, как глоток уксуса.

– Он про себя не говорил.