Она положила руку ему на плечо. То был типичный для нее жест; она любила касаться людей, которые ее чем-то трогали.

— Ты — не имперец, Доминик, — сказала она, — ты принадлежишь нам.

— Если бы это было возможно… — пробормотал он, смущенный.

— Зачем тебе поддерживать Джосипа? Ты же знаешь, что он собой представляет. Ты же видел его любимчиков, таких как Снелунд, который, кстати вполне может оказаться на его месте. Так почему бы тебе не присоединиться к нам?

Он-то знал, почему. Ведь он смотрел на события, исходя из того, что революция победить не может. Но он не мог сказать ей об этом; только не в такой день, что вдруг сделался волшебным.

— Может быть, вы и убедите меня, — проговорил он. — Так как насчет уроков языка?

— Ну конечно же!

Фландри не мог запретить своим людям присоединиться к ним, и многие так и поступили. Однако, мобилизовав все свои немалые способности, он вскоре обошел их и они с позором бежали. Таким образом он обеспечил себе исключительное внимание Катрин на недели вперед. Он не обращал внимания на ревнивые взгляды, и сам больше не испытывал ревности, когда видел ее весело болтающей с кем-либо или стоящей у костра с его людьми и поющей.

Не встревожился он и тогда, когда один из его людей, Робинс, вернулся из совместного с Катрин похода за съедобными растениями с виноватым видом и синяком под глазом. Сама она пришла несколько позже, и с Робинсом вела себя так же, как и раньше. Должно быть, насчет этого инцидента существовал какой-то уговор, так как никто никогда о нем больше не упоминал.

Успехи Фландри в изучении языка восхищали ее. Ему же, помимо врожденного таланта, помогала школа "Интеллидженс" — немилосердная и беспощадная муштра в области лингвистики и металингвистики, семантики и метасемантики, во всех известных фокусах концентрации и запоминания; научился он и тому, как учить. Немногие гражданские ученые получили такое блестящее образование в этой области; да они и не нуждались в нем так, как полевые агенты. В течение недели он понял структуру языка племени Громового Камня и ту его интерпретацию, которую он обрел в жаргоне людей. Задача эта была не из легких, если учесть, что разум дидониан был совершенно чужд человеческому.

Или нет? Овладев основами грамматики и приобретя кое-какой словарный запас, Фландри, инструктируемый Катрин, начал понемногу разговаривать — с Открывателем Пещер, в основном. Вначале результаты были смехотворными, но через неделю практики он уже самостоятельно поддерживал разговор. Дидонианина и он и Катрин интересовали так же остро, как ее — хиши, и он предпочитал, чтобы эти разговоры слушали его соплеменники, что, впрочем, нисколько не беспокоило Фландри.