— До чего мне знакомо это лицо! Глядя на него, я представляю себе все эти теперь неподвижные черты живыми и выразительными. Как загорался он, когда говорил о полетах, о космосе! О, боже! Какое горе! Какую глупость я сделал, что отпустил от себя этого человека, взрослого, но с душой юноши!

Лицо мистера Маккуэла отражало внутреннюю борьбу. Он старался казаться мужественным, но невольные слезы, которые он безуспешно старался удержать, выдавали его. Он любовно погладил лоб покойника и сказал:

— Вы напрасно говорили мне, господа, что я не узнаю его: никакой огонь не уничтожит того, что свойственно только лицу Кокрофта. Нет, господа, лицо Кокрофта неповторимо.

И господин Флип Маккуэл возложил венок на гроб своего друга».

В огромном зале, убранном траурными полотнищами, печально играла органная музыка. Флип Маккуэл стоял возле гроба в смиренной позе убитого горем человека. Через зал мимо гроба вереницей проходили люди, желавшие посмотреть на Артура Кокрофта. Они видели обожженное лицо покойника и содрогались от сознания перенесенной этим человеком боли. Они видели Флипа Маккуэла, стоявшего в почтительном молчании над гробом, и думали о странной судьбе этих двух людей.

Флип Маккуэл думал о том, кем был этот человек, обожженное тело которого сунули в гроб предприимчивые военные. Какой-нибудь бродяга, попавший в руки военной полиции, или преступник, приговоренный к казни на электрическом стуле. Но нет, электрический ток обжигает не так. От электрического тока просто парализуется деятельность сердца. Здесь же налицо явный ожог каким-то горящим составом. Вероятнее всего, это какая-нибудь безымянная жертва несчастного случая на улице, взятая из городского морга, или солдат, умерший в военном госпитале.

Этому человеку при жизни и не снилось, что он будет похоронен под чужим именем и с такими почестями. А может быть, вчера-позавчера он еще был жив и завидовал славе Артура Кокрофта, восхищался его подвигом, говорил о нем друзьям. И вот сегодня он сам — Артур Кокрофт.

Знал бы это настоящий Артур Кокрофт! Сейчас он облетает в ракете вокруг Луны и не предполагает, что в эту минуту его с необыкновенной пышностью хоронят здесь, на земле. Что-то он делает там, в небесах? Вероятно, он уже понял, что обречен и ничто не может его спасти. Может быть, он сошел с ума, и сейчас царапает судорожными пальцами скользкое стекло иллюминатора, глядя дикими глазами на покинутую землю. А кругом глухая пустота, неспособная даже передавать звуки. Исступленные звериные крики Артура не слышны даже на расстоянии метра от ракеты. Все звуки тонут в черной прозрачной бездне.