– Сейчас я вам устрою собачку, – раздался вдруг рядом суровый голос. – А ну шапку отдала. Живо!

Девчонки стушевались. Та, которая звалась Дашкой, ткнула шапкой в Лилю, и хулиганки слиняли за угол.

– Если будут проблемы, обращайся, – угрюмо заметил Горыныч.

Лиля на всякий случай кивнула, но про себя подумала, что вряд ли воспользуется предложением.

– Ты ее пугаешь, Коль! – подбежала Жар-птица и, смеясь, с силой ударила Кольку в плечо.

Потом она повернулась к девочке:

– О, а ты ведь знакомая Ночки? Аука?

Да, Ночка звал эту блошку Аукой.

И мысли Горыныча сразу обратились к Ночке. Он до сих пор не простил друга, что тот отказался вернуться с ним в заброшку за телефоном, за кошкой и за бродягой под одеялом. Горыныч и к поезду не пошел провожать Ночку, так был сердит на него.

Хотя, кажется, без помощи Рома он справился даже лучше. И Горыныч мельком глянул на Мари, а потом перевел взгляд на блошку. Пунцовая Аука исподлобья робко поглядывала на него.

– Она вообще-то, – сказал Горыныч, повернувшись к Мари, но глядя мимо нее, – теперь вроде как сестра моя.

И закашлялся.

– Чего?! – возопила удивленная Жар-птица, а Аука, похоже, готова была разрыдаться.

Вот дела: когда обижали – не плакала, а заступились – и глаза на мокром месте.

– Ну… мы живем теперь вместе. Батька мой…

Жар-птица громко, заливисто расхохоталась.

– Чего ты радуешься? – не понял Горыныч и насупился еще сильнее.

Аука тоже сморщилась, словно наелась клюквы.

– Но почему ты это скрывал? – спросила Мари, смахивая выступившие от смеха слезы.

И лицо у нее при этом было такое довольное, как будто он сказал ей, что бросил курить.