– Ты указал им путь. Они ступали по твоим следам.

– Но как?

– Ты сотворил это своей любовью к Илю и ко всему цветущему под этим небом.

– Не я один… А как же ты? Каула и мои родные, Мастеровой, Сенака? И те другие, что не отступились?

– Мы все прокладывали мостики, по которым ты ступал.

– И почему же ты не вложила тот осколок, что дал тебе Каула, сразу в колыбель младенца?

– Ничего бы не было тогда. Все произошло так, как и должно. В твоей груди та реликвия ожила, набралась силы, а до этого мы все проделали трудный путь. Не могло быть иначе.

Осмысливая материнские слова, Роха замолчал, а потом снова обратился к ней:

– Скажи мне, мама, Каула и его люди по-прежнему на корабле?

– Да.

– Но я не вижу их…

– Все там. Их только что отпустила дрема. Они устали, как и ты.

– Так давай же отправимся не медля к ним! Тебя они все еще ждут и, наверное, скучают… Пойдем же, мама! – потянул Роха Илею за собой.

– Нет, – качала головой она. – Это невозможно. Тебе одному придется встретиться с ними.

– Но почему?

– Потому что теперь у меня два крыла.

Илея взмахнула руками, и в то же мгновение на них появились и заиграли бронзовым переливом перья. Затем опустила руки, и металлические крылья пропали сами собой.

– Им не суждено узреть меня. Я птица.

– Бронзовая птица! Так это была ты?! – догадался Роха.

– Да. Мне, как матери, хотелось помогать тебе, но я не могла, потому что между нашими мирами лежит пропасть. Лишь изредка мне удавалось преодолевать ее. Когда-нибудь мы снова будем вместе, а пока ступай. Там к берегу прибило плотик, до кораблика на нем ты доплывешь. Когда же спросит тебя Каула, кто ты, расскажи ему про камешек, что вложила в тебя Аллая. Ступай. – И Илея, обернувшись птицей, растворилась в последних лучах, что спешили к небу.