Глава 82

Штаб-квартира «Часовой башни»

Нью-Дели, Индия

– Сэр?

Дориан поднял глаза на служащего «Иммари Секьюрити», нервно переминающегося с ноги на ногу на пороге его кабинета.

– Что?

– Вы просили держать вас в курсе операции…

– Докладывайте.

Тот сглотнул.

– Пакеты для Америки и Европы прибыли.

– Беспилотники?

– Захватили очередную цель.

Глава 83

Глава 83

Монастырь Иммару

Тибетский автономный район

Кейт показалось, что отдаленное жужжание разыскивающего их шмеля стало громче, но она проигнорировала этот факт. Дэвид тоже ничего не сказал.

Они сидели вместе в тесном алькове с видом на долину, и Кейт продолжала чтение, прервавшись лишь ради второго завтрака и чтобы дать Дэвиду антибиотики.

10 августа 1917 года Процентщик смотрит на меня, будто сидящая на дереве хищная птица, пока я озираю стеклянные витрины в передней части ломбарда. В них не счесть перстней – сплошь сверкающих, сплошь прекрасных. Я-то думал, на выбор будет три-четыре образчика и все сложится довольно просто. Как же тут быть?.. – Молодой человек ищет обручальное кольцо – ничто не может согреть моего сердца более сего, тем паче в эти темные времена. Ростовщик стоит над витриной с гордой, сентиментальной улыбкой. Я даже не слыхал, как он пересек помещение. Должно быть, передвигается, аки тать в нощи. – Да, я… не думал, что их будет так много… – Я продолжаю обегать взором содержимое витрины, ожидая, когда что-нибудь бросится в глаза. – Колец много, потому что у нас в Гибралтаре много вдов. Королевство воюет вот уж четыре года, а бедных женщин война лишает и мужей, и источников дохода. Они продают свои кольца, дабы купить хлеба. Хлеб в желудке куда дороже, нежели камень на пальце или воспоминания в сердце. Мы платим им пенсы за фунт. – Открыв витрину, он извлекает бархатный лоток с самыми большими перстнями. Поставив лоток на витрину, шейлок простирает над ним ладони, словно престидижитатор, показывающий кунштюк. – Но для вас, друг мой, их нужда может обернуться выгодой. Только полюбуйтесь на цены. Вас ждет сюрприз. Я невольно делаю шаг назад, даже не заметив того. Перевожу взгляд с колец на этого лихоимца, указывающего на них с алчной ухмылкой. – Все в порядке, вы можете их потрогать… Будто во сне, я бросаюсь за порог и снова оказываюсь на улицах Гибралтара, прежде чем успеваю осознать, что случилось. Я шагаю быстро, во всю прыть, какую позволяют мне мои полторы ноги. Не знаю почему, но я иду прочь от делового района к Скале. Уже на подходе к ней я пересекаю Гибралтар, покинув западную, современную часть города, обращенную к Гибралтарской бухте. Вхожу в старую деревушку, приткнувшуюся на восточном склоне Скалы возле Каталан-Бэй и обращенную к Средиземному морю. Какое-то время я шагаю, погрузившись в раздумья. Нога болит как сумасшедшая. Не предполагая столько ходить, я не захватил с собой ни пилюли. Зато взял пятьсот из почти одиннадцати тысяч скопленных долларов. Я долго прикидывал, сколько потратить. Думал потратить больше, может, целую тысячу долларов, но две вещи убедили меня не делать этого. Первая – то, что мне нужен капитал, чтобы начать новую жизнь. Одиннадцати тысяч долларов вряд ли хватит, но я как-нибудь выкручусь. Я определенно не возьмусь за работу «Иммари», так что наличный капитал – все, чем я располагаю. Второй и более важный резон – сомневаюсь, что Хелена захотела бы этого. Она улыбнется и с радостью примет вычурное кольцо, но без энтузиазма. Она выросла в мире, где роскошные драгоценности, шелковые платья и громадные особняки в порядке вещей. По-моему, все это утратило для нее свой лоск. Она жаждет подлинности – и в вещах, и в людях. Чаще всего мы добиваемся того, чего были лишены в детстве. Слишком опекаемые дети становятся сорвиголовами. Голодающие – амбициозными. А некоторые дети, подобно Хелене выросшие в холе и неге, никогда ничего не хотят, окруженные людьми, не видевшими реального мира, попивающими свое бренди каждый вечер и сплетничающими об отпрысках того или иного рода… Порой они хотят лишь видеть реальный мир, жить в нем и сделать его лучше. Познать искренние отношения, видеть, что живут недаром. Улица впереди окончилась, упершись в Скалу. Мне нужно где-нибудь присесть, дать ноге роздых. Остановившись, я озираюсь. В тени белой скалы, возносящейся справа, прикорнула простая католическая церковь. Сводчатая деревянная дверь распахивается, и пастор среднего возраста ступает под знойное гибралтарское солнце. Ни слова не говоря, он указывает рукой в темный проем, и я поднимаюсь по ступеням в небольшой храм. Свет просачивается сквозь витражные окна. Церковь красивая, с темными деревянными стропилами и невероятными фресками на стенах. – Добро пожаловать в храм Богоматери Скорбящей, сын мой, – говорит пастор, закрывая тяжелую деревянную дверь. – Ты пришел исповедаться? Я начинаю подумывать, не пойти ли на попятную, но красота церкви притягивает меня, и я вхожу глубже. – Мм, нет, отец, – рассеянно роняю я. – Чего же ты ищешь? – Он шагает позади меня, сцепив руки перед собой наподобие стремени. – Ищу? Ничего… или… я был на рынке, чтобы купить кольцо и… – Ты поступил мудро, придя сюда. Мы живем в странные времена. Наш приход был в последнее время весьма удачлив. Мы получили множество посмертных даров от прихожан, отошедших из мира живых. Фермы, картины, ювелирные украшения, а в последние годы и множество колец. – Он выводит меня из нефа в тесную комнатку с письменным столом и книжными шкафами от потолка до пола, набитыми книгами в кожаных переплетах. – Храм сберегает сии предметы, продавая, когда удается, и используя средства на поддержание тех, кто еще пребывает среди живущих. Я киваю, не зная толком, что сказать. – Я ищу… нечто особенное… Нахмурившись, тот усаживается за стол. – Боюсь, наш выбор не столь изыскан, как ты мог бы найти где-либо еще. – Мне нужен не выбор… А кольцо… с историей. – Каждое кольцо повествует историю, сын мой. – Тогда какую-нибудь со счастливым концом. – В сию темную годину счастливые концы – большая редкость, – откидывается тот на спинку кресла. – Но… возможно, мне известно такое кольцо. Поведай мне о счастливой юной леди, которая его получит. – Она спасла мне жизнь. – Отвечать на вопрос мне неловко, и для начала ничего другого мне в голову не приходит. – Ты был ранен на войне. – Да. – Не заметить мою хромоту было бы затруднительно. – Но не только это. Она изменила меня. Это выглядит неуклюжей сводкой того, что она сделала для меня – женщина, вернувшая мне волю к жизни, – но пастор просто кивает. – Несколько лет здесь поселилась доживать свой век очаровательная пара. Она работала на миссии в Южной Африке. Ты бывал в Южной Африке? – Нет. – Неудивительно. До недавнего времени ею никто не интересовался. Примерно с 1650 года она была лишь перевалочной базой на торговых путях на Восток. Голландская Ост-Индская компания построила Кейптаун как полустанок на морском пути вокруг мыса Доброй Надежды. Построила руками рабов из Индонезии, Мадагаскара и Индии. И таким он и был – торговым полустанком у моря, по меньшей мере до 1800-х, когда нашли золото и алмазы, и это место превратилось в сущий ад на земле. Голландцы веками истребляли местное африканское население в ряде пограничных войн, но затем пришли британцы, принеся туда современную войну. Такую, какую могут вести лишь европейские страны, но, думается мне, тебе сие ведомо. Войну с неисчислимыми жертвами, голодом, болезнями и концентрационными лагерями. Один воин сражался в Южноафриканской войне на стороне британцев. А поелику военные трофеи достаются победителям, по окончании сего конфликта несколько лет назад у него скопилась весьма кругленькая сумма. Эти деньги он вложил в копи. Наткнувшись на жилу, обогатился, однако был постигнут хворостью. Воительница Армии спасения – испанка, во время войны работавшая в госпитале, – выходила его. И смягчила его сердце. Она поведала ему, что выйдет за него при одном условии: что он навсегда распростится с копями и откажет половину своих богатств госпиталю. Оный согласился, и они отплыли из Южной Африки раз и навсегда. И поселились здесь, в Гибралтаре, в старом городе на берегу Средиземного моря. Но уход от дел пришелся сказанному человеку не по душе. Он был воином и шахтером всю свою жизнь. Кое-кто мог бы сказать, что он знал лишь тьму, боль и борьбу; что свет Гибралтара сиял слишком ярко для его сердца, преисполненного тьмой, что беззаботная жизнь понудила его задуматься о собственных грехах, каковые преследовали его, изводили его денно и нощно. Но в чем бы ни состояла причина, скончался он год спустя. А сия женщина последовала за ним несколькими месяцами позже. Я жду, гадая, окончен ли рассказ. И наконец говорю: – Отче, у нас очень разные представления о том, что являет собой счастливый конец. Лицо пастыря озаряется улыбкой, словно он услыхал, как дитя сказало нечто забавное. – Сия история счастливее, чем ты думаешь – ежели веруешь тому, чему учит Церковь. Для нас смерть – лишь переход, да притом радостный для праведника. Сие есть начало, а не конец. Видишь ли, сей человек раскаялся, предпочтя проститься со своей жизнью угнетения и алчности. Он заплатил за свои грехи – во всем, что имеет значение. Он был спасен, как и многие мужчины, доброй женщиной. Но иные жизни трудней, нежели прочие, и иные грехи допекают нас, какой бы ценой мы ни расплатились за них и как бы далеко от них ни уплыли. Быть может, сие и постигло сказанного человека, а может, и нет. Быть может, уход от дел негож трудолюбивому. Возможно, отдых не несет утешения трудящемуся не покладая рук. А есть и иная возможность. Сей человек искал в Южной Африке войны и мошны. Он жаждал власти, уверенности, знания, что пребывает в безопасности в опасном мире. Но отрекся от всего сего, повстречав эту женщину. Может статься, что он желал лишь быть любимым и не знать мук. И когда обрел это, когда наконец нашел любовь после целой жизни без нее, то умер счастливым. А сия женщина желала лишь знать, что способна переменить мир, и ежели ей удалось переменить сердце темнейшего из людей – значит, надежда жива для всего рода людского. Пастор примолкает, чтобы перевести дыхание, вглядываясь в меня. – А может, их единственной оплошностью был уход от дел, оседлая жизнь там, где прошлое смогло их настичь, – пусть лишь в сновидениях ночных. Каковы бы ни были причины их смертей, участь их не вызывает сомнений: Царство Небесное – удел раскаявшихся, и я верю, что сей мужчина и сия женщина живы там по сей день. Пока я размышляю над рассказом пастыря, он поднимается из-за стола. – Не желаешь ли взглянуть на это кольцо? – Мне незачем на него глядеть. – Отсчитав пять стодолларовых серебряных сертификатов, я кладу их на стол. Глаща священника изумленно распахиваются. – Мы с радостью принимаем любые пожертвования, каковые наши дарители сочтут уместными, но должен предупредить тебя, дабы ты не почувствовал себя обманутым, что пятьсот долларов – много более, нежели сие кольцо стоит… в нынешней… на рынке. – Для меня оно стоит всех этих денег до последнего цента, отче. По пути обратно к коттеджу я почти не замечаю боли в ноге. Мне видится, как мы с Хеленой путешествуем по миру, нигде не задерживаясь более чем на пару лет. В этом видении она работает в госпиталях, а я вкладываю средства в горные разработки, используя свои знания, чтобы отыскивать смышленых промышленников и многообещающие участки, предприятия, платящие шахтерам по справедливости и обеспечивающие им хорошие условия. Поначалу это будет не слишком прибыльно, но мы привлечем лучших, а в горном деле, как и во всяком другом, все решают лучшие. Мы выведем конкурентов из игры и воспользуемся деньгами, чтобы сделать мир лучше. И никогда не уйдем от дел, никогда не позволим миру настичь нас.