Не знаю, сколько времени прошло, но я уже проголодался. Очень проголодался. Мой налобный фонарь давным-давно погас, и я сижу в тишине и темноте, прислонившись к стене в глубоком раздумье. Хелена, должно быть, с ума сходит от тревоги. Узнает ли она наконец мой секрет? Простит ли меня? Разумеется, все это предполагает, что я выберусь отсюда.

С другой стороны скалы слышатся шаги. И голоса. И те, и другие звучат приглушенно, но между камнями довольно свободного пространства, чтобы они все-таки пробились.

– Э-Э-Э-ЭЙ-Й-Й!

Мне приходится тщательно выбирать слова.

– Ступайте к телеку и позвоните лорду Бартону. Скажите ему, что Патрика Пирса завалило в тоннеле.

Я слышу смех. Рутгер.

– Ты умеешь выживать, Пирс, надо воздать тебе должное. И ты блестящий горный инженер. Но когда речь заходит о людях, ты так же твердолоб, как стены этого сооружения.

– Бартон снимет с тебя голову за мою гибель.

– Бартон? А кто, по-твоему, отдал приказ? Думаешь, я мог бы вот так запросто тебя шандарахнуть? Будь оно так, я бы избавился от тебя давным-давно. Нет. Бартон и отец задумали поженить нас с Хеленой задолго до нашего рождения. Но она была не в восторге от этой идеи; может, как раз потому-то она и запрыгнула на первый же поезд до Гибралтара, как только грянула война. Но от судьбы не уйдешь. Раскопки привели меня сюда же, и жизнь уже было начала вставать на свои рельсы, пока утечка рудничного газа не перебила моих рабочих и не явился ты. Бартон пошел на сделку, но обещал папе, что ее можно отыграть обратно. Беременность стала последней соломинкой, но не тревожься, я об этом позабочусь. Такая уйма детей помирают сразу после рождения от разнообразных загадочных болезней… Не волнуйся, я буду рядом, чтобы утешить ее. Мы знаем друг друга сызмальства.

– Я выберусь отсюда, Рутгер. И когда выберусь, я тебя прикончу. Ты меня понял?

– Тихо там, Пэтти, мальчишечка. Тут люди работают.

Он удаляется от заваленного камнями входа в коридор. Кричит что-то по-немецки, и я слышу топот ног по всему залу.

Следующие несколько часов – не знаю, сколько именно – я провожу тщательный обыск таинственной лаборатории. Ничего такого, чем бы я мог воспользоваться. Все двери запечатаны. Она станет моей гробницей. Но должен же быть какой-нибудь путь отсюда. Наконец, я снова сажусь, уставившись на стены, ожидая, наблюдая, как они мерцают, будто стекло, почти, но не совсем отражая свет от труб. Это тусклое, размытое отражение наподобие того, какое дает крацованная сталь.

У меня над головой время от времени слышится звук бурения и ударов кирок о камни. Пытаются доделать дело. Должно быть, подобрались уже к самой верхушке лестницы. Внезапно все шумы смолкают, и я слышу вопли: