Бьердэ было холодно в горах, хотя белая шерсть по-прежнему защищала его и становилась только гуще. И все же очень холодно ― сегодня он обостренно почувствовал это, стоя на краю утеса и глядя в ясное темно-синее небо, напоминающее полированный кусок стекла. Там зажглись два новых созвездия. Стрела и спираль.
– Что это? ― спросил он вслух.
От этого тоже было холодно: над горами не звучало голосов. Придя сюда, пироланги стали общаться только мыслями: сначала боялись лавин, а потом, когда возвели сверкающие белые города, в живой речи им уже не виделось смысла. Многие подзабыли ее. Дети ей не учились. А Бьердэ по ней тосковал. Эндэ ― толстый, благодушный, чуть более живой, чем прочие, ― иногда болтал с ним, но сегодня был не в настроении.
– Этих звезд не было, ― упрямо проговорил Бьердэ. Порыв ветра вздыбил его шерсть и поднял сноп снега.
– Ни разу за наше пребывание здесь такого не происходило. Ни разу за весь Раз…
Красные глаза Эндэ сверкнули.
А Бьердэ все смотрел, смотрел то на кружащийся снег, то на звезды, то на скрытый туманом мир внизу. Силльская цепь была самой высокой на континенте. Но моря отсюда он разглядеть не мог.
– Ледяных сердец не бывает. А я говорю о чем хочу.
Бьердэ обрадовался бы даже раздражению в тоне. Но ответ отдался лишь в рассудке и не был окрашен ничем. Не видя рядом живых, постоянно плещущих радостью и горем, недолговечных собратьев, пироланги растеряли последние чувства. Новым гербом их полугосударства-полумонастыря не зря было оно ― сердце из голубого льда.
– Хорошо, ― произнес он. ― Конечно.
Его не слушали: Эндэ ушел в дом, наверное, готовить рыбу. Поглядев на плавно затворившуюся механическую дверь, Бьердэ не впервые за вечер пожалел о встрече. На словах все пироланги, связанные сетью мыслей, были едины. Но может ли быть общество, где каждый по отдельности? Дружат ли так? Живут ли? Даже города возвели скорее для унесенного технического наследия, чем для жизни; младших не отпускали