А стемнеет уже скоро.
Я снова начал крутить педали — зная, что это бесполезно, зная, что запутался в паутине, которую Питеркин назвал Лили, и гадая, какой новый ужас принесут ночные стражи, когда они придут за нами, — но затем остановился, поражённый внезапной идеей, которая была одновременно дикой и совершенно здравой.
Я развернул велосипед и вернулся в парк. Хотел слезть с трёхколёсника, прикинул высоту пьедестала, на котором стояла разрушенная скульптура, и передумал. Я заехал в высокую траву, надеясь, что там не растут те опасные жёлтые цветы, что могли ужалить меня. Я также надеялся, что велосипед не увязнет в грязи, потому что земля была мягкой от дождя. Подставляя дождю спину, я продолжил крутить педали. Радар следовала рядом со мной, не шла и не бежала, а передвигалась прыжками. Даже в моей нынешней ситуации наблюдать это было чудесно.
Скульптура была окружена лужей стоячей воды. Я остановился в ней, повесил рюкзак на руль, встал на сиденье трёхколёсника, и потянулся вверх. Поднявшись на цыпочки, я кончиками пальцев едва смог дотянуться до шершавого края пьедестала. Слава Богу, что я всё ещё сохранял относительно хорошую форму. Я подтянулся, поставил сначала одно предплечье, потом второе на поверхность, усеянную каменной крошкой, и вскарабкался. Была только одна неприятная секунда, когда я думал, что опрокинусь назад, упаду на велосипед и, вероятно, что-нибудь себе сломаю, но сделал последний рывок и схватился за каменную ногу женщины. При этом я слегка оцарапал живот, но серьёзного урона не получил.
Радар смотрела на меня снизу вверх и лаяла. Я скомандовал «тсс» и она замолчала. Хотя она продолжала вилять хвостом:
Я встал, взявшись за оставшееся крыло бабочки. Возможно, в нём осталось немного магии — доброй — потому что я почувствовал, как мой страх частично утих. Держась за крыло сначала одной рукой, затем другой, я медленно повернулся на триста шестьдесят градусов. Я увидел три дворцовых шпиля на фоне темнеющего неба, и теперь они находились примерно там, где, судя по моему внутреннему компасу и должны были находиться. Я не заметил городскую стену, да на самом деле и не ожидал этого. Пьедестал был высоким, но на пути стояло слишком много зданий. Будто специально.
— Подожди, Радар, — сказал я. — Это не займёт много времени. — Я надеялся, что был прав. Наклонившись, я поднял кусок камня с острым концом и небрежно сжал его в руке.
А время шло. Я сосчитал до пятисот сначала десятками, потом пятёрками, потом сбился со счёта. Меня слишком тревожил угасающий дневной свет. Я почти чувствовал, как он утекает, как кровь из сильного пореза. Наконец, когда я уже начал думать, что забрался сюда напрасно, я увидел, как в направлении, которое считал югом, возникла тьма. Она приближалась ко мне. Бабочки-монархи возвращались на ночёвку. Я вытянул руку, направив её, как винтовку, на приближающихся бабочек. Я потерял их из виду, когда снова опустился на колени, но продолжал держать руку вытянутой. Острием подобранного каменного осколка я нацарапал отметину на боковой стороне пьедестала, затем «прицелился» вытянутой рукой в просвет между двумя зданиями на дальнем конце парка. Это для начала. Если, конечно, просвет не исчезнет.