Хопли невнятно хмыкнул.

– Или ты хочешь, чтобы я рассказывал тебе, как я умолял Тома Рэнгли на коленях не брать анализа на алкоголь? Как я рыдал у тебя на плече, уговаривая простить меня и выкинуть цыган из города?

На сей раз Хопли не издал ни звука, оставался тенью, сидевшей в кресле.

– Не поздновато ли для всех этих игр? – Голос Билли стал хриплым, и он с удивлением заметил, что находится на грани слез. – Да, моя жена мне сдрочивала. Верно, что я врезался в старуху и убил ее. Она сама была метрах в пятидесяти от ближайшего перехода, вылезла вдруг на дорогу, все правда. Правда и то, что ты спустил все расследование на тормозах и выпер цыган из города после того, как мы с Россингтоном пожали руки. И все в порядке! Но если ты собираешься сидеть тут в темноте и валить на всех вину, не забудь и себе полную тарелку положить.

– Знатная заключительная речь, Халлек. Классно. Ты видел тот фильм со Спенсером Трейси насчет обезьяньего суда? Видел наверняка.

– Да пошел ты! – Билли поднялся из кресла.

– Садись. – Хопли тяжело вздохнул.

Билли Халлек в нерешительности потоптался на месте, понимая, что часть его натуры хочет использовать эту злость в не очень-то благородных целях. Эта часть побуждала его театрально уйти в гневе потому, что на самом деле эта фигура в кресле вызывала в нем ужас.

– Не изображай из себя святошу, – сказал Хопли. – Сядь ты, ради Христа.

Билли присел, почувствовав, что во рту пересохло и что в бедре забилась в нервном тике какая-то мышца.

– Не стесняйся, Халлек, говори напрямик. Мы с тобой похожи друг на друга гораздо больше, чем ты думаешь. На всякие там результаты вскрытия мне всегда было наплевать. И ты прав – по этому делу я тоже не раздумывал: как надо, так и сделал. Они не первая толпа бродяг, которую я вышиб из города, и другую кое-какую косметическую работенку проделывал. Конечно, если наш местный подонок что-то вытворял за пределами города, я ничего поделать не мог. Но ты бы удивился, если бы я тебе сказал, как много наших жителей до сих пор не поняли простой истины: не срать там, где сам жрешь.

– Или ты бы не удивился.

Хопли издал звук, видимо, означавший смех, от которого у Халлека пробежал мороз по коже.

– Это моя служба. Если бы ничего не произошло, никто из нас – ни ты, ни я, ни Россингтон – сейчас этих цыган не вспомнил бы.

Билли раскрыл было рот, чтобы отвергнуть подобное утверждение, сказать Хопли, что невозможно забыть тот двойной удар… но вспомнил четыре дня в Мохонке, как они хохотали, жрали как лошади, занимались любовью ночью и иногда днем. И это спустя столько дней после всей драмы? Пару недель?