Наконец, обойдя погибших и тех, кто еще сопротивлялся смерти, Шен пробрался к эпицентру давящей силы, где глубинный писака-душегуб расползался в стороны из пронзенного насквозь мечом плеча старейшины Рэна.

Насколько позволяли судить довольно скудные познания Шена в медицинской помощи, меч вынимать сейчас все же не стоит. Да и вряд ли расширение раны может замедлить расползание Глубинной тьмы. Само тело — кому бы оно сейчас ни принадлежало — находилось без сознания. Печать, отражающая от Шена губительную энергию, не была способна, к глубочайшему сожалению проклятого старейшины, подавить Глубинную тьму, как это делала метка проклятья.

Шен присел рядом со старейшиной пика Росного ладана.

— Рэн! Рэн, приди в себя!

Шен протянул к нему руку, но не коснулся, ощутив обволакивающую того темную энергию.

Тогда он поднялся и стукнул бренное тело старейшины ногой.

— Ер, демоны тебя побери!

Это действие, к сожалению, не возымело желаемого эффекта.

«Шен, ты справишься? — услышал он мысленные слова Муана. — Я чувствую…»

«Все хорошо», — хотел сказать тот. Однако, вместо желаемого ответил честное: «Я не знаю». Венец истины все еще сжимал его голову, и он никак не мог снять его без посторонней помощи.

Муан ничего не ответил, напряженно наблюдая за Шеном издалека.

Тот вновь присел рядом с Ером.

— Эй, Глубинная графомания, приди в себя… Эй, писатель бестселлера-однодневки, тут толпа твоих поклонников ждет автограф. — Ситуация была далека от смешной, но Шену отчего-то очень хотелось острить. — Ер, ты меня слышишь? Ер, из агентства пришли с контрактом! Говорят, хотят снять по твоей новелле дораму! М?

Ничего эту тьму не пронимало — растекалась себе дальше, а Шену уже становилось тяжко дышать.

— Ер, твою мать, читатели требуют проду!! Какой из тебя писатель — ты выпустил последнюю главу полгода назад!! — воскликнул Шен и вгляделся в его лицо.

Ему показалось, брови Ера чуть нахмурились.

— Ер! Ер!

Ресницы того дрогнули, но, даже раньше, чем он открыл глаза, он завопил.

После крика, который могло бы издать животное, которого свежуют заживо, Ер перешел на стоны и причитания:

— Как больно! Твою мать, как же больно! Как больно!